Дикая весна

Я всегда хотела, чтобы у меня был брат, но я даже не знала, что ты существуешь».

Малин плещет водой себе в лицо. Трясет головой.

Найдется ли в архиве суда парочка адекватных бюрократов? Если дети были усыновлены в Линчёпинге, то документы должны храниться здесь.

Иначе придется продолжить поиски. И еще посмотрим, что выяснят Бёрье и Вальдемар.

* * *

Инвалидные кресла выезжают из синих фургонов подвозки, сияющих лаком в лучах весеннего солнца. Клумбы с тюльпанами, обрамляющие фасад одноэтажного здания, источают сладкий парфюмерный запах.

«Овощи», – думает Вальдемар Экенберг и вдруг замечает, как искажается лицо Бёрье Сверда, и понимает, что тот видит свою Анну во взрослых инвалидах, которых привозят сюда на реабилитацию и краткосрочное пребывание.

Сам Вальдемар всегда боялся такого конца или того, что дети, которые у них с женой так и не родились, могли бы оказаться такими. Может быть, именно из-за этого страха они так и не смогли завести детей?

– Зайдем внутрь?

Бёрье кивает.

Они нажимают на кнопку – широкие стеклянные двери центра дневного пребывания раскрываются, и они входят внутрь. В коридоре, освещенном лампами дневного света, останавливают юную блондинку в розовом халате. Называют себя, показывают удостоверения.

– Меня зовут Петронелла Нильссон, я арт-терапевт. Вы можете поговорить со мной, если хотите, занятия у меня начинаются только в одиннадцать.

Они идут вслед за девушкой в художественный класс, где на полках вдоль стен стоят баночки с кисточками, а из больших окон, выходящих во внутренний двор, струится бледный свет.

Перепачканные краской столы без стульев.

Они садятся на табуретки, и Вальдемар замечает, что у девушки веснушки – они очень украшают ее юное лицо со вздернутым носиком.

– Все это ужасно. Я не понимаю. Мы все беседовали с психологом, но все равно не можем прийти в себя. Сначала дети Ханны, а потом она сама… Даже не хочется об этом думать.

– Вы обратили внимание на что-нибудь необычное, связанное с Ханной, до взрыва бомбы? – спрашивает Бёрье.

– Нет, ничего. Мы обсуждали это между собой, но ничего не могли вспомнить. А что? Вы считаете, что бомбу подложили, чтобы убить ее?

«Она еще не знает, что Ханну Вигерё убили, – думает Вальдемар. – СМИ еще это не раскопали». И он не собирается об этом рассказывать.

– Мы стараемся работать совершенно непредвзято. Какой она была как человек?

– Она была на больничном после того, как погиб ее муж. Но начала восстанавливаться. Собственно, это была самая веселая и добрая девушка, какую только можно себе представить. Наши клиенты обожали ее, и она их любила. И своих дочерей очень любила.

– Она много рассказывала о своих детях?

– Ну да, все же так делают.

– А не рассказывала ли она о чем-то особенном?

Петронелла задумывается.

– Нет, только самое обычное – как они развивались и все такое. Что говорили и делали.

– Вам известно, что она их удочерила?

Петронелла смотрит на них с удивлением, качает головой.

– Я даже не подозревала.

– То есть ранее вам это не было известно? – уточняет Вальдемар.

– Нет. Ханна никогда ни словом не обмолвилась об этом.

– У нее были друзья на работе? – спрашивает Бёрье.

– Она дружила со всеми, – отвечает Петронелла Нильссон. – И ни с кем особо. Ни с кем из нас она не общалась за пределами работы. Предпочитала быть в кругу семьи. Они, похоже, очень держались вместе.

Прежде чем покинуть центр дневного пребывания, они беседуют еще с двумя сотрудниками, которые повторяют то же самое, что сказала им Петронелла Нильссон. Затем отправляются в детский сад.

* * *

Играющие, вопящие дети.

Снова кисточки. Снова краски. Игрушки и уровень звука, вызывающий мигрень.

Пожилая женщина по имени Карин Кварнстен, заведующая садиком, седая, с добрыми зелеными глазами и круглыми щеками, стоит перед Бёрье Свердом и Вальдемаром Экенбергом среди всего этого шума.

– Значит, теперь вы. СЭПО наведывались к нам вчера. Вы никак не координируете ваши действия?

Бёрье и Вальдемар смотрят друг на друга, думая одно и то же: «Так они разрабатывают ту же версию?» Но вовсе не обязательно. Возможно, СЭПО ставит себе ту же цель, что и они сами, – заглянуть в каждый закуток, под каждый камень.

– Они танцуют собственный танец, – отвечает Бёрье, а Вальдемар раздраженно фыркает.

Они заходят в кухню садика, где приятно пахнет едой, а бородатый мужчина их возраста нарезает ломтиками гигантскую колбасу, одновременно ухитряясь помешивать кус-кус в кастрюле с кипящей водой.

Мужчина представляется как Стен Хоканссон.

– Расскажите нам о девочках, – говорит Вальдемар.

– Самые милые детки на свете, отличные товарищи, очень развитые для своего возраста, – говорит Карин Кварнстен. – Они не вернулись к нам после гибели отца, так что мы не знаем, как это повлияло на них. А теперь и не узнаем.

– Да уж, – вздыхает Бёрье.

– Это просто ужасно, – говорит Стен Хоканссон. – Невозможно осмыслить и понять то, что произошло. Мы беспокоимся за судьбу нашего города.

– Вы знали, что девочки удочерены? – спрашивает Вальдемар. – СЭПО не сказали вам об этом?