Она любила Австралию и ненавидела Англию. Она читала «Оз»
[197]и «Прайват Ай»[198]и не доверяла правительствам. Она писала стихи, и у нее был прекрасный сад. Я сохранила ее фото в саду-она в розовом и бирюзовом, как и ее цветы.Я должна была встретиться с ней. Встретиться, а не гнить здесь, каждый месяц из кожи вон вылезая из-за каждого малейшего шанса на зачатие. Я должна была снова с ней увидеться.
20 августа 1990
В завещании тети Джулз есть одна необычная вещь. Я – единственный бенефициар, хотя это не то, что меня беспокоит.
«Моей дорогой племяннице Мадлен Флэтчер я оставляю свое имение. С единственным указанием, что она должна меньше переживать и больше есть».
И далее:
«Я хочу, чтобы после моей смерти сэр Энтони Уайлд (если он пожелает выполнить эту просьбу) рассеял мой пепел на пляже в бухте Уорт на острове Пурбек в Дорсете. Пусть он сделает это в память о тех летних днях, которые мы провели вместе. Также прошу его зачитать известный ему стих из „Бури“, который он декламировал давным-давно, в один из первых наших вечеров. Теперь окончен праздник.
(Ведь это был праздник, верно?)
Пожалуйста, сообщите ему о моем желании и примите извинения, если он откажется выполнять мою просьбу».
Тетя Джулз и Тони? Похоже, что так. Я помню, как после нашей свадьбы Бен сказал, что Тони намекнул ему на что-то подобное, но я не обратила внимания, так как была слишком занята церемонией и связанной с нею чушью. Милый Тони. Милая Джулз. Интересно, что случилось? Я действительно вижу их вместе, хотя они такие разные. У них есть интерес к жизни… Был интерес.
Дорогая тетя Джулз, как же я по тебе скучаю! Что-то умерло во мне вместе с тобой. Что-то, чего нельзя вернуть.
Я попрошу Тони сегодня-и сегодня тот день и время, когда Бену нужно исполнить свой долг.
Глава 25
Дорсет, июль 1943 года
Он протащил свой чемодан по пыльной улице, а потом – через знакомый красивый маленький лужок, где дикие цветы усердно кивали головками: там росли и ярко-желтый крестовник, и оранжевые и красные маки, и голубая, как глаза младенца, скабиоза – тетя Дина называла их «подушечками для иголок», поэтому Энт не знал их официальных имен. Он провел в дороге уже двадцать четыре часа и начинал сомневаться, сможет ли вообще когда-нибудь добраться до дома, но вот наконец-то оказался здесь после многих и многих месяцев тоски по любимому месту. Небо было бледно-голубым, как цветок барвинка, ласточки кружили над его головой. С места, где стоял Энт, бетонные «зубы дракона» на берегу были не видны, а море напоминало о себе лишь шелестом волн внизу. Ветер играл в траве. Вместо того чтобы войти в дом с улицы, Энт поспешно поднял чемодан по ступеням крыльца, надеясь удивить тетю Дину – вот она, возится с чем-то на кухне. Он поднял руку, чтобы постучать во французское окно, но неожиданно остановился и огляделся. Что-то было не так.
Теперь он увидел, что крыльцо покрывает грязь – птичий помет вперемешку с крысиным, если он не ошибался, и оно сплошь завалено растерзанными книгами с вывернутыми корешками. У одной были даже вырваны страницы: их прибило ветром ко всем четырем углам деревянных перил.