Дикий цветок

Рами не спускает с нее глаз, но думает не о ней. Он думает о Белле, своей будущей жене, он ищет слова, чтобы сказать об этом Адас и объяснить, как попал в этот переплет. Рассказ соткан в его душе, но он не в силах его озвучить, ибо все это как бы происходило вне его жизни. Он не знает, как простыми словами описать то, что случилось в тот день, когда та самая Белла, чуждая ему девушка, вошла в его жизнь, понесла от него ребенка, девушка, чье тело ему знакомо, но душа неизвестна.

Шел беспрерывный дождь. Холодный ветер трепал деревья по сторонам шоссе, свистел вокруг машины и раскачивал ее. Видимость была нулевой, и на прибрежном шоссе из Натании в Тель-Авив машины двигались почти вплотную одна к другой по влажному и скользкому асфальту. На заднем сиденье машины Рами сидели три девицы-солдатки, которые знали все цены губных помад и духов в военторге, а рядом дремал усталый солдат, который каждый раз просыпался и спрашивал: «Идет дождь?»

Черное и тяжелое небо почти волочилось по шоссе, и дождь бил по машине, двигающейся против сильных порывов ветра. Дворники усиленно работали, на электрических проводах сидели, укрываясь в собственных перьях, птицы, как ноты завыванию ветра, играющего на них со всей своей силой. Скалы, покрытые зеленым мхом, торчали среди песков по сторонам шоссе. Мимо проползали заправочные станции, дома, остовы строящихся домов, песок вокруг них завивался, строя в воздухе кочующие дворцы, местам шоссе освещался светофорами. Машина продвигалась медленно, то и дело останавливаясь. Рами ответил солдату: «Что плохого в том, что идет дождь?»

Солдат опять уснул, и Рами продолжал говорить сам с собой. Он как будто заморожен там, в пустыне. И даже переведенный на другое место службы остался замороженным. Сейчас он исполнял обязанности инструктора по краеведению для военнослужащих в Натании. Иногда надоедало ему сидеть в классе, и он уводил курсантов в поход. Он все время едет на север, и не возвращается в пустыню. Каждое утро он смотрит в окно, как это делал в пустыне, но вместо кочующих песков, распростерты перед ним волны моря. Перевод из пустыни в центр страны изменил его отношение к миру и словно бы сжал душу. Глаза его уже привыкли к огромным пространствам пустыни. Каждое утро он стоял у окна и думал про себя, что все движется в обратном от его желаний направлении. Снова он обратился к сидящему рядом солдату: «Что ты все время говоришь о дожде? Он тебе не по душе? Нет никакой причины, чтобы он не лил. Ведь сейчас зима».

Слова повисли в пустоте, ибо солдат давно провалился в глубокий сон. Цепь холмов мусора высилась в песках, и между ними дрожали под порывами дождя и ветра редкие тамариски. Стаи чаек рассекали пространство длинными острыми крыльями, криками сея панику в воздухе пасмурного утра. Вспыхнул красный свет светофора, и Рами резко затормозил, чтоб не стукнуться в зеленую машину, которая отсвечивала на шоссе как лужайка, омытая дождем. В заднем стекле зеленой машины возник взлохмаченный клубок темных волос. Вот, подумал про себя Рами, есть люди, которые берут с собой в такой дождливый день кошку. Но тут этот клубок волос поднялся и рассыпался по плечам девушки, которая подняла голову и расчесала торчащие во все стороны волосы. Мысли Рами переносились от кошки в образе девушки к Адас, что мерещилась ему схваченной и увозимой в зеленой машине. Дождь напомнил ему ночь, когда вода в рыбном пруду волновалась и вздымалась под ветром, и разгоряченные коты раздирали тишину рыданиями.

Светофор п ер с ключ и лея, и Рами рванул за зеленой машиной, стараясь не упустить ее из виду, лавируя, и до такой степени увеличил скорость, что солдатки закричали, чтобы он был более осторожен, и даже солдат открыл глаза и сказал: «Куда ты так торопишься в дождь?»

Рами действительно торопился, ибо уже сильно опаздывал в штаб военно-морского флота, где ему была назначена встреча с начальником отдела кадров. В этом месяце планировалась экскурсия военных моряков на Голанские высоты, и Рами вызвался провести ее. Колонна машин уже вошла в Тель-Авив по дороге, ведущей из Хайфы, вокруг серели здания, поблескивая стеклами окон. И вдруг – резкое торможение. Человек пересек шоссе на красный свет. Старый еврей в черном пальто и черной шляпе заставил одновременно скрежетать все тормоза, пробираясь между машинами, как черный дорожный знак, и вызвал суматоху, крики, ругань, гудение клаксонов.