Диктатура пролетариата

Вот этим до неприличия сжатым определением, предназначенным для зазубривания, и исчерпывается информация о Марксе. О божественном ореоле вокруг имени Маркса свидетельствует выделение особым шрифтом некоторых фрагментов текста. Честно говоря, мы привыкли считать его заслуги более великими, чем о них отзывается справочник!

Примером категорических суждений этого учебника о мировой истории является следующее утверждение (72):

«Духовенство и церковь всегда были основой господства класса собственников и инструментом подавления народных масс». Пожалуй, это заявление вполне в духе этого учебника, в список литературы которого, помимо источников «для углубления и закрепления достигнутых знаний по основам политики», включен, например, роман Джека Лондона «Железная пята».

Не нужно лишний раз говорить, что для более высоких ступеней обучения разработаны программы и лекционные курсы совсем другого уровня. Есть искушение представить и их в виде подборки тезисов как дополнение к вариациям на одну и ту же, на самом деле очень примитивную тему коммунистической пропаганды, но такой необходимости нет, ведь и на родине такого добра хватает.

* * *

Характерной особенностью, тесно связанной с агрессивной пропагандой и активным общественным воспитанием, особенностью, которую необходимо учитывать для понимания атмосферы современной России, является то, что я бы назвал диалектикой. Невозможно подвести это явление под единую формулу. Оно имеет различные функции: разъяснение, защита, нападение; различные формы: дидактика, агитация или апология. Это явление представляет важное звено в ежедневной духовной борьбе, образуя подобие живого моста между научным марксизмом, т. е. догмами коммунистического вероучения, и событиями реальной жизни, пытаясь представить последние в правильной интерпретации. Легче всего прочувствовать и уловить диалектику в судебной сфере, но и в других областях жизни мы находим яркие ее проявления. Лучше всего проиллюстрировать этот феномен примерами из личного опыта. Возьмем, например, мой визит в Институт красной профессуры в Москве, во время которого я завел знакомство с несколькими преподавателями. Я всегда с крайней приязнью буду вспоминать милейшего молодого профессора философии, прекрасно образованного, на редкость эрудированного – и до мозга костей преданного коммунистической идее. Но также я всегда буду помнить особый тон нашей беседы. Профессор с интересом расспрашивал о Норвегии, положении дел и настроениях в стране до и после войны. Я постарался дать как можно более подробный ответ, и каждое новое сведение молодой человек сопровождал моральным выводом, адресованным восхищенным коллегам и частично мне: «эта ситуация ярко отражает господство экономических интересов»; «здесь можно без сомнения говорить о влиянии меркантилизма»; «вот несомненное свидетельство гегемонии денежных отношений»… Рассказывая о философских течениях, я выразил мнение, что в вряд ли можно говорить о господстве чистого материализма в Норвегии, а наоборот, среди молодежи наблюдается склонность к идеализму и духовным исканиям. На это незамедлительно последовал снисходительный ответ, что «именно такие настроения и свидетельствуют о распаде буржуазного общества»…

Особенно активный мой протест непроизвольно вызвало «материалистическое» толкование симпатий норвежцев к другим европейским странам, будь то Англия, Германия или Франция. Мне пришлось задать собеседнику прямой вопрос, каким образом он бы привязал мои личные симпатии к Франции к соображениям чистого расчета. При этом я не преминул извиниться за буржуазную отсталость большинства норвежцев, для которых еще имели значение такие понятия, как свобода и чувство собственного достоинства, и которые, не ища для себя ни малейшей выгоды, могли строить свои предпочтения на чисто духовной основе. Ответ был расплывчатым, но было ясно, что молодой профессор почувствовал глубокое сострадание к невежественному иностранцу, не осененному светом марксизма.

Приведенный мною эпизод является типичным для современной российской действительности, где коммунизм, как идефикс, захватил души и умы, и эта одержимость ищет выход, внешнее выражение. Беседы с такими людьми, как мой пламенный юный друг из Института красной профессуры, невольно наталкивают на религиозные параллели. Ревностного коммуниста можно сравнить с миссионером: пребывая в духовной экзальтации, он принимает любое бытовое событие за свидетельство истинности и святости его божества и использует этот знак свыше для наставления, просвещения и обращения неверных и для укрепления и воодушевления братьев по вере.

Диалектика проявляется также в форме кричащих циничных лозунгов, направленных против нежелательной критики. Постороннему остается лишь недоумевать и негодовать, выслушивая лживые заявления о «классовой справедливости» – да, так это называется, – хотя, как известно, закон и суд являются пешками в руках правительства. Sic volo, stat pro ratione voluntas.[61]