Диктатура

Руссо называет диктатуру «важным поручением» (importante commission). Понятие поручения, хотя это и не оглашено, является фундаментальным представлением в учении Руссо о государстве. В нем выражена мысль о том, что в отношении государства существуют только обязанности и не существует никаких прав и что, в частности, всякое пользование суверенными правами государства может осуществляться только по поручению. При истинной демократии чиновная служба не может быть правом или даже каким бы то ни было преимуществом того, кто ее исполняет. она должна оставаться почетной обязанностью (charge onereuse) (IV, 34). Правительство, правда, именуется промежуточной инстанцией (corps intermediate) между народом как сувереном и народом как подданным (III, 15). Но слово это употребляется здесь только в образном смысле, означает опосредование в распространении всеобщей воли на конкретный случай и не должно содержать намека на правовую самостоятельность опосредующей инстанции в отношении всеобщей воли как единственного источника приказаний. оно употребляется, стало быть, совсем в другом смысле, нежели у Монтескье. Ведь следом сразу же подчеркивается, что правовое отношение, в котором это правительство или государь находится к народу, вовсе не есть договор. Это всего-навсего поручение (се nest absolument qu une commission), которое в любой момент можно отозвать и которое целиком зависит от усмотрения суверена, чьим министром. чьим агентом и распорядителем является государь (III. 16). Решающий шаг в конструкции Руссо заключается в том, что она упраздняет договор между монархом и народом и допускает только заключаемый между соотечественниками договор единения или общественный договор. посредством которого народ учреждает себя как единство, не признавая никаких дальнейших договоров подчинения или господства между народом и правительством. Это подчеркивал Гирке (Альтузий. с. 92) в своем изложении истории этой идеи государственного договора. Но дело не только в том, что здесь отпадает договор господства. Содержание государственного договора могло строиться по-разному: как окончательное отчуждение. переложение властных полномочий народа или же всего лишь как передача народом власти в пользование монарху или правительству (concessio imperii). – но это всегда был обоюдосторонний договор, который. следовательно. наделял правами и монарха. По мнению Гирке (с. 151). смелость и оригинальность Альтузия состоит в том, что заимствованное у сторонников абсолютизма понятие суверенитета он со всей своей «резкостью и прямотой» перенес на суверенитет народа. Тут нужно все же сделать оговорку что и у Альтузия сохраняется обоюдосторонний договор (contractus reciprocus). который. согласно принципам естественного права. обладает связующей силой даже за пределами государства и формулирует обязательства для обеих сторон (vicissim) – монарха и народа. доверителя и поверенного[256]. Альтузий говорит о «государственном поручении» (commissio regni). но лишь в общем смысле, как о передаче власти. Договор (pactum) является двусторонним. на нем основываются и права поверенного. Когда Пуфендорф для построения ограниченной монархии привлекает «статьи о комиссарах» (clausula commissoria) и говорит, что, согласно договору, заключенному при принятии власти, монарх утрачивал здесь свою власть, если не соблюдал оговоренных условий[257], эти его слова тоже опираются на идею договора, накладывающего обязательства на обе стороны. Даже если допустить, как того хочет Гирке (с. 88), «чисто служебный договор», то народ все равно будет иметь естественно-правовые обязательства. Монарх, осуществляющий свое господство «при условии, что будет властвовать по чести и справедливости» (sub conditione, si pie et juste imperaturus sit), до тех пор пока он действительно управляет pie et juste, по представлениям Альтузия, тоже имеет право на свой пост. По Руссо же, перед лицом суверенного народа не существует никаких прав. Когда Рем (История науки о государственном праве, с. 259) говорит, что после упразднения договора господства и после обоснования статуса высшего государственного органа односторонним государственным актом Руссо вновь возвращается к Марсилию Падуанскому и Николаю Кузанскому, он упускает из виду саму суть исполнения комиссарской службы, с которой так яростно боролись эти противники папской plenitudo potestatis. Созданное абсолютизмом и противоречащее как средневековым правовым представлениям, так и естественному праву справедливости понятие «комиссар» Руссо применяет к отношению между монархом и народом. только комиссаром теперь становится сам государь. Здесь нет никакого законосообразного самоограничения суверена, нет даже служебного «договора» в смысле нынешнего государственного права. То, что делает и чего хочет народ, зависит от него самого, а тот, кто действует ради достижения целей, соответствующих воле народа, может действовать всегда только как комиссар. Воля эта не делегируется и не репрезентируется, и в еще меньшей мере может существовать право на осуществление воли. Представители и депутаты народа, если они вообще есть, тоже являются всего лишь комиссарами (III, 155). В исполнительной власти представители должны существовать, но эта власть есть лишь лишенная собственной воли «рука» закона и по сути своей – тоже лишь поручение (commission). То, что было сказано о государевом комиссаре, справедливо и в отношении всех этих лиц: их представительство прекращается, если тот, кого они репрезентируют (vices gerunt), пожелает выступить самостоятельно (III, 141). Ничем государственный абсолютизм Руссо не доказывается столь ясно, как этой владеющей всеми его представлениями идеей превращения деятельности всех государственных органов в исполнение комиссарских функций, которое никогда не бывает независимым и может быть отозвано в любой момент.