Динамическая сущность характерологии В. О. Пелевина

Однако трудно согласиться с убеждением критика о том, что, взяв какое-нибудь философское построение, писатель выворачивает его парадоксальным образом и прячет где-нибудь на периферии, но как бы в привязке к некой зашифрованной сверх-идее романа. Которую, собственно, читателю и предлагается найти. Очевидно, что писатель берёт определённую, а не какую-нибудь философскую концепцию, кроме того, он постоянно её повторяет не только в одном отдельно взятом произведении, но практически во всех своих книгах:

«В чём прелесть пелевинских книг (в том числе и «П-генерации») – так это в том, что их можно воспринимать под любым углом зрения. Хочешь – как глубокую эзотерику. Или как блестящее надругательство над рекламой… [222]».

Думается, если понимать «Generation ‘П’» только как «блестящее надругательство над рекламой» – это явно неполное понимание книги, упущение самого ценного. Понимание читателем «глубокой эзотерики» – обязательный элемент для полного понимания большинства «серьёзных» произведений В. Пелевина.

Л. Каганов говорит об энциклопедичности «Generation ‘П’». Это касается и пелевинских персонажей:

«Каждый абзац можно снабдить точной ссылкой – где, когда и при каких обстоятельствах идея была придумана и применена в работах Мастера. Хоть викторину устраивай. Отец называет сына странным именем, связанным с древней цивилизацией. Кто сказал “Омон Ра”? Правильно. Два очка. Главный герой встречает старого друга, тоже литератора, и эта встреча выводит унылую судьбу главного героя на новый виток. Кто сказал “Чапаев и Пустота”? Пять очков. Читаем дальше. Эпизоды “из жизни крутых”, неповторимо остроумный взгляд на механизмы российского бизнеса – откуда? “История пэйнтбола в России” и “Греческий вариант”. Произведения почти не издавались, кто угадал – сразу двадцать очков. Кто вспомнил “Папахи на башнях” – еще десять. Кто припомнил Володина из “Чапаева и Пустоты” – еще два очка [111]».

К характеристике критиком персонажей можно отнести его наблюдение об «одухотворении» Пелевиным окружающего мира: «пресловутые насекомые», «ностальгические цыплята», «кошки» или «оборотни», «разумные сараи». Критик считает, что лучшее определение для главного героя Пелевина – «бывший интеллигент».

«Главным объектом и единственным носителем разума безо всяких аллегорий стал человек. И человек этот, так внутренне похожий на недавнего Петра Пустоту, является героем нашего времени. Родившийся при старом режиме, но живущий при новом. Человек, потерявшийся в мире, человек, ищущий главную истину, но человек пассивный и созерцающий»[111].

М. Визель в статье «Легко ли не быть Пелевиным?» пишет, что героем Пелевина является в какой-то мере сама современная жизнь. Сначала читатель должен отождествить себя с героем романа, поверить в абсолютную достоверность описываемого, а потом книга проводит его, как ученика, «в эту самую Внутреннюю Монголию, при этом каждая деталь нашей повседневной жизни становится деталью коана: