Династическая политика императора Константина Великого

Итак, если допустить, что инициатива приведения к власти Константина принадлежала его отцу (что выглядит вполне возможным и реальным обстоятельством), то нам следует признать, что именно он заложил основы для династической политики своего сына. Утверждать это безусловно нельзя, однако сам по себе вопрос представляется достаточно перспективным для дальнейшего исследования. Это тем более актуально в свете скромного внимания, которым пользовался Констанций Хлор у исследователей. Наша же следующая задача состоит в том, чтобы понять: сразу ли Константин начал реализовывать программу легитимации своей власти через принятие власти из рук отца? Вопрос о выборе Константина между искусственными построениями Диоклетиана и принципом кровнородственного династизма на первом этапе своего правления нам представляется целесообразным рассмотреть в следующем параграфе.

§ 3. Константин выбирает между конституцией тетрархии и кровнородственным династизмом

Я. Буркхардт в свое время отметил узурпаторский – «согласно букве установлений Диоклетиана»[235] – характер прихода к власти Константина. С этим мнением спорили[236], отмечая в первые годы правления Константина его участие в политических компромиссах, пришедших на смену тетрархии Диоклетиана и имевших целью сохранить ее хотя бы в измененном виде. Проследим его взаимоотношение с тетрархиальной конституцией.

Единственный современный приходу Константина к власти и имеющий официальный характер источник, которым мы располагаем, – это монетная чеканка 306 года. Отметим, что сразу после смерти Констанция Хлора в его честь выпускаются коммеморативные монеты; наиболее ранние примеры зафиксированы в конце 306 – начале 307 гг. в галльском Лугдуне[237]: император здесь назван «Божественным Констанцием августом», а легенда «Обожествление» (Consecratio) окружает изображение орла. Поскольку Лугдун находился на территории, подконтрольной Константину, а время чеканки приходится на самое начало его правления, то логично полагать, что именно Константин инициировал обожествление отца. Это, как верно заметил М. Клаусс[238], давало Константину возможность стать «сыном божества». Очевидно, эта акция может рассматриваться как первая династическая претензия. Она дает нам возможность согласиться с Т. Моммзеном, отмечавшим[239] восприятие Константином Великим самого себя в качестве «кронпринца».

Тетрархия Диоклетиана подразумевала строгую систему получения титулов: положению августов предшествовала нижняя ступень младших соправителей – цезарей. Потому взаимоотношение Константина с тетрархиальными установлениями может быть понято через его титул. Обратим внимание, что самого Константина его монеты (из Лондиния, Августы Треверов и Лугдуна) этого периода именуют «знатнейшим цезарем»[240], т. е. используется младший тетрархиальный титул. Причину этого объясняет Лактанций, ближайший к описываемым событиям автор: «Несколько дней спустя (после провозглашения Константина. – И. М.) украшенное лавром изображение [Константина] доставлено было злому зверю (т. е. Галерию. – И. М)» (De mort. pers. 25.1). Несмотря на то что сам автор пытается представить этот эпизод как торжество и даже издевку Константина, заявляющего свои права на власть, мы не можем не увидеть здесь, что Константин, хотя и ставит своей посылкой Галерия перед фактом, все же просит его о признании[241]. Каков был ответ Галерия? Придя в бешенство и даже попытавшись казнить послов, он все же «против воли принял изображение и отправил самому [Константину] пурпур, чтобы казалось, будто он принял его в товарищество добровольно <…> Он приказал провозгласить Константина не императором (imperator), каковым его на самом деле провозгласили, но цезарем вместе с Максимином [Дазой], чтобы со второго места сбросить его на четвертое» (De mort. pers. 25.3–5).