Династическая политика императора Константина Великого

Прибытие Константина к отцу четко увязывается традицией с фактом его провозглашения. Однако насколько синхронизированы два этих события? В данном случае нам могут помочь свидетельства ближайших авторов. Самым ранним информатором является панегирист 307 года, который описывал события буквально по горячим следам, однако в его изложении нет подробностей о пребывании Константина при восточном дворе и его бегстве. В 310 году, прославляя Константина, анонимный оратор сообщает, что он «в самый момент отплытия отца (императора Констанция Хлора. – И. М.) в Британию неожиданно <…> явился перед распускавшим паруса флотом» (Pan. Lat. 7.7.5). Отсюда следует, что Константин прибыл к отцу летом 305 года и участвовал в его походе против пиктов. Последующие авторы панегириков не добавляют никаких сведений. Рассмотрим, однако, какие еще версии выдвигаются авторами, современными или близкими к Константину. Представители более ранней традиции – Лактанций, Евсевий, Праксагор и Аноним Валезия. Итак, вот их сообщения[230]:

На основании этих данных мы можем сделать следующие выводы. Наиболее ранний автор – Лактанций – синхронизирует встречу Константина с отцом, провозглашение первого и смерть последнего чуть ли не одним днем. С ним соглашается Евсевий. Мнение Праксагора до конца неясно ввиду отсутствия у нас его полного текста, но в целом он обнаруживает большую солидарность с Анонимом Валезия, который, следуя панегиристу 310 года, синхронизирует встречу Константина с отцом с началом похода Констанция против пиктов (305–306 гг.[231]), а уже смерть Констанция – с провозглашением его сына. На наш взгляд, предпочтительнее выглядит вторая датировка. Во-первых, вряд ли Констанций занимался бы перепиской с Галерием касательно возвращения сына непосредственно во время боевых действий в Британии; более вероятно, что он озвучил свои требования в мае 305 года, и уже летом и ему, и самому Константину должна была быть очевидна бесперспективность этих требований. Во-вторых, вся традиция свидетельствует о деятельном участии в провозглашении Константина войск Констанция[232]. Однако вряд ли Константин, служивший под началом восточных императоров, мог снискать славу среди западных частей сразу по прибытии. Участие же в походе отца против пиктов давало ему возможность проявить себя. Дополнительным аргументом может служить и религиозный вектор внутренней политики Константина. Лактанций отмечает, что, придя к власти, Константин сразу же официально прекратил гонения (De mort. pers. 24.9), по сути продолжая и развивая политику веротерпимости своего отца. Это позволяет предполагать, что у Константина было время обсудить с отцом, которого он, судя по всему, не видел с 293 года, различные вопросы.

Итак, нам представляется возможным подвести некоторые итоги касательно кризиса второй тетрархии. Констанций Хлор может рассматриваться как несколько посторонняя фигура в числе императоров-тетрархов: привлечение его к власти было, как кажется, обусловлено, его личными качествами, однако удерживание его сына в заложниках, а также его личные инициативы, идущие вразрез с позицией того же Диоклетиана, довольно показательны, чтобы представить его человеком самостоятельным. Можем предполагать, что, учитывая его опыт и способности, тетрархи сохраняли его положение в коллегии – более того, во второй паре августов ему было определено почетное первое место. Однако на деле его сын продолжал оставаться заложником, а цезарем ему был определен протеже Галерия (Флавий Север). В принципе, обоих этих обстоятельств Констанцию могло быть достаточно, чтобы возмутиться, и у нас есть все основания полагать, что в его планы могло входить выдвижение своего сына[233]. Подобное решение безусловно бы нарушило и без того хрупкое равновесие тетрархии. Однако, как мы видели, своим поведением в предшествующие годы Констанций не выказал себя деятельным поборником идеи согласия императоров. Согласимся также с мнением Т. Д. Барнса[234], который отмечал право Констанция, в силу его старшинства, назначить члена императорской коллегии. В 305 году оно было у него отнято при содействии Диоклетиана Галерием, однако теперь он мог им воспользоваться в силу того, что ввиду его близящейся смерти и сдвигов в составе императорской коллегии одно место должно было бы высвободиться. Отметим, впрочем, что включение в императорскую коллегию сына было очевидным новшеством в соответствии с практикой, принятой при Диоклетиане. Впрочем, мы не можем утверждать, что Констанций думал о видимости сохранения установлений Диоклетиана.