Династическая политика императора Константина Великого

Константин, признавая за Максимианом Геркулием право распоряжаться титулами, ставит его в формальное положение senior augustus и источника легитимности. Анонимный оратор, патетически сетуя об уходе от власти Диоклетиана (что характерно, не называя его по имени: is princeps – Pan. Lat. 6.9.5), говорит о том, что Максимиан Геркулий не имеет никакого морального права оставлять кормило государственной власти (Pan. Lat. 6.9). Оратор также неоднократно подчеркивает принадлежность Константина к линии Геркулиев через отца, Констанция Хлора, и собственно Максимиана Геркулия, тестя, деда (через церемониальное усыновление Максимианом Констанция Хлора в 293 году) и auctor imperii (Pan. Lat. 6.2.5; 8.2; 11.3). Это тем примечательнее на фоне общего неупоминания линии Иовиев: Диоклетиан, как уже было сказано, не называется по имени и представлен давно ушедшим на покой; его преемники – Галерий и Максимин Даза – не упомянуты вовсе, что ставит вопрос об их легитимности. Вместе с тем, несмотря на признание элементов тетрархиальной идеологии, достаточно жестко оратором обозначен акцент на кровнородственном династизме: Константин получил власть от отца (что продемонстрировано в указанном выше отрывке), и лишь по своей (несомненно, доброй) воле решил получить и без того причитающийся ему титул августа из рук играющего почетную роль Максимиана Геркулия. Констанций Хлор при этом занимает особое положение. Оратор, подчеркивая факт его обожествления (Pan. Lat. 6.3.3), восклицает: «О, как счастлив ты был во время своего правления и насколько счастливее после него, божественный Констанций (ибо ты, конечно, слышишь и видишь это); ты, кого на почти зримой колеснице забрало само солнце, устремившееся на небо, чтобы поскорее пройти путь от заката до своего нового восхода!» (Pan. Lat. 6.14.3). Тем самым оратор демонстрирует божественное покровительство отца своему сыну, развивая линию, начатую самим Константином с обожествлением отца в 306 году. Отметим, кстати, и появление здесь солярного божества[252], которое в будущем займет важное место в идеологии Константина. Его появление примечательно еще и тем, что знаменует возможный в перспективе отказ от тетрархиальных божеств[253] (т. е. Геркулеса, бывшего покровителем Максимиана Геркулия).

Таким образом, Константин обозначил свою оппозицию по отношению к Галерию, заявил себя наследником тетрархиальной системы (правда, внеся в понимание этой системы свои коррективы и признав источником ее легитимности Максимиана Геркулия) и вместе с тем четко обозначил возможность легитимировать свое положение через кровнородственную связь с обожествленным императором – Констанцием Хлором.

В 308 году Галерий созвал Карнунтскую конференцию[254], на которую был приглашен Диоклетиан. Характерно, что Галерий, по сути следуя примеру Константина, в рамках усиления легитимности своего положения, обратился к Диоклетиану[255], основателю и столпу тетрархии. По итогам работы конференции августом запада был определен протеже Галерия, Лициний[256], в то время как Константин по-прежнему оставался на нижней ступени императорской коллегии. Согласимся с Т. Моммзеном, который определил это выдвижение как «конституционную несправедливость»[257] со стороны Галерия. На наш взгляд, именно этой конференцией попытки сохранения хотя бы видимости тетрархиальной конституции исчерпали себя, и после них Константин мог совершенно свободно обратиться к легитимации своего положения через кровнородственный династизм.