Династическая политика императора Константина Великого

Итак, политическая часть завещания авторам неизвестна, да и не интересует их. Они в целом повторяют тезис Евсевия о передаче власти сыновьям и переключаются на сторонние обстоятельства, ориентируясь при этом на циркулировавшие слухи. По всей видимости, само сообщение о передаче завещания арианам происходит из арианской же традиции, в то время как антиарианская традиция заимствует его в полемических целях, дополняя антиарианским аргументом о возвращении из ссылки Афанасия. Обстоятельства внутрицерковной полемики выходят за предмет нашего исследования; для нашей проблемы сведения авторов в общем бесполезны. Филосторгий правда вплетает в сообщение драматическую историю убийства Константина его братьями. Этот последний сюжет выглядит неправдоподобным[524] – не говоря уже о том, что смерть Константина подробно описана Евсевием, действия братьев, терпевших власть Константина без малого тридцать лет и якобы решивших отравить его после всех полученных почестей, выглядят нелогичными.

Итак, мы вновь должны вернуться к сообщению Евсевия о передаче власти сыновьям. Если все же допустить реальность такого содержания политической части завещания, то попробуем увидеть ее реализацию. Для этого взглянем на последовательность событий. Константин Великий, проболев некоторое время и не вызвав никого из сыновей[525], умирает в предместье Никомедии 22 мая 337 года[526]. Военные вызывают сыновей. В момент смерти или сразу после (второе вернее) прибывает его сын Констанций, который устраивает перенос тела в Константинополь. Здесь, как сообщает Евсевий, к телу приходили представители высших эшелонов власти; по замечанию автора «император даже по смерти царствовал один, и все шло обыкновенным порядком» (Vita Const. IV.67). 2 августа 337 года выходит написанный от лица императора Константина закон о налоговых послаблениях для художников (CTh. XIII.4.2). Таким образом, слова Евсевия о посмертном правлении – не пустая риторическая фигура: формальным правителем государства (августом) является уже мертвый император, а его сыновья этих титулов пока не получили[527]. Как кажется, с этим возникла заминка. В чем была ее причина? По всей видимости, в отсутствие auctor imperii, каковым мог быть сам Константин, формально правящий и даже могущий «отдавать» конкретные распоряжения, но все же не способный уже делегировать власть. Принятие сыновьями титулов «августов» датируется 9 сентября 337 года[528]. Константин к этому времени уже мертв больше трех месяцев; кто же провозгласил его сыновей? Евсевий отмечает, что провозглашение совершили воины, которые договорились «не признавать никого другого», кроме сыновей Константина (Vita Const. IV.68). Сыновья стали августами с помощью армии. Раздел власти сопровождался избиением родственников Константина Великого мужского пола, в том числе и его племянников-наследников – Далмация-мл. и Ганнибалиана-мл.

Таким образом, завещание Константина Великого (если оно вообще существовало) не содержало, насколько мы можем судить из сообщений традиции, внятной схемы наследования. Все спекуляции о факте передаче власти сыновьям «по закону природы» принадлежат авторам, которые ориентировались здесь на установку, данную уже сыновьями Константина. Почему император так поступил? Традиция указывает[529], что на смертном одре он принял крещение. Последнее обстоятельство заслуживает особого внимания. Евсевий, наш наиболее подробный источник о последних мгновениях жизни Константина, рисует любопытную картину. После крещения император «больше не хотел касаться пурпурного одеяния» (Vita Const. IV.62); вошедшие к нему военные командиры «стали, разразившись рыданиями, горько жаловаться, что они остаются сирыми». На это император дает ответ, сводящийся к тому, что он «удостоен жизни истинной» (Vita Const. IV.63). После этого следует сообщение Евсевия о завещании, которое мы рассмотрели выше. Если предположить, что Константин действительно не сделал конкретных распоряжений, то настроение военных командиров вполне понятно. Показателен отказ императора от пурпурной императорской одежды. Ф. Ф. Зелинский справедливо замечал[530], что принятие Константином крещения было невозможно по причине публичности его фигуры: в течение всей своей жизни он был великим понтификом, главой религиозной жизни империи, и его осознанный выбор конкретной религии мог обусловить положение представителей других направлений в качестве «пасынков государства». Иными словами, Константин решил встретить смерть как частный человек, отказавшись от решения вновь возникшего перед ним вопроса касательно системы наследования. Попытаемся же обобщить наши соображения относительно этой части династической политики Константина.