Дионис преследуемый

Перед смертью жрец Аполлона, Сократ посвящает гимн своему богу, вняв профетическому гласу сновидений: «Сократ, твори и трудись на поприще Муз». Он покидает сей мир с величием и спокойствием, поскольку уверен в том, что отойдет к иным богам и тем умершим, «которые лучше живых». Сократ преисполнен бодрости и бесстрашия, ибо как подлинный философ он был занят лишь одним — умиранием и смертью, то есть, отделением тонкого от грубого, вечного и легкого от бренного и земного, бессмертной души от тела («не расставшись с телом, невозможно достичь чистого знания»). Служитель Аполлона не сожалеет о скорой утрате телесных оков, предчувствие грядущей метаморфозы наполняет его душу божественной радостью. Чтобы понять его сошествие в Аид, нужно помнить о том, что Аид греков радикально отличается от христианских представлений об Аде. Евгений Головин писал, что там нет времени, а пространство может изменяться — сжиматься, увеличиваться, уменьшаться, — что находится в прямой зависимости от «взаимоотношений богов и титанов, от капризов Аида — повелителя царства мертвых”. По Головину, “Аид — скорее неопределенное пребывание где-то перед следующей метаморфозой”, нежели место мучений грешников (более того, Сократ открывает тайну своим приближенным — в Аиде пребывают боги), и лишь “за бездонными глубинами Аида начинается пространство, в которое нелегко попасть и откуда нельзя вернуться. Это Тартар, местопребывание титанов, побежденных богами, отделенное от Аида раскаленной решеткой. Здесь живет смерть...” Нисходящий в Аид непосвященным обречен лежать в грязи, утверждает Сократ. Будучи посвященным в высшие ступени мистерий, философ знал куда лежит его путь.

Сочинения недобросовестных теософов стали источниками ложной информации о том, что Сократ не принял посвящения. Все это не заслуживает никакого внимания. Между тем как глубинная интуиция дионисийского мыслителя и поэта Вяч. Иванова привела его к прозрению в инициатическую природу сочинений Платона. В личной библиотеке Иванова был найден диалог “Федр”, испещренный многочисленными записями, одна из которых гласит: “Это не трагедия, не посвящение в установленные таинства, а само посвящение”. Голос мистагога Сократа Вяч. Иванов отчетливо услышал в сочинениях его верного ученика. И не слышим ли мы в упоминаемом здесь “Федоне” аполлоническо-дионисийский Логос “вакханта”, как называет себя сам Сократ? Ergo: именно в платоновском Сократе (невозможно отделить учение Сократа от учения Платона, ибо во всех диалогах голос учителя сливается с голосом его ученика) мы обнаруживаем тип аполлоническо-дионисийского философа, фактически осуществившего тончайший синтез двух Логосов, не противостоящих, но дополняющих друг друга. Откуда взялись “вакханты” как “истинные философы” — от Сократа или от Платона — вопрос, на который мы никогда не получим ответа. Перед уходом в Аид учитель Платона стал трудиться на поприще Муз. Будь Сократ не просто “провозвестником духовной империи”, кем считали его георгеан-цы, а ее повелителем, более чем вероятно, что в его локтаа поэты заняли бы достойное место.

Идеальное государство как «тайная Россия»

Четвертая Политическая Теория

В своих книгах Юлиус Эвола обращается к человеку особенного типа, который пребывает в мире и, в то же время перманентно находится за его пределами. Жан Парвулеско, точно охарактеризовавший барона Эволу как «человека лишь изображающего своё присутствие», также писал, что «он был в этом мире, не будучи более в нём», намекая на его нахождение в некоем месте, которому нет названия, и потому Парвулеско ограничивается словом «другое». Обособленный, дифференцированный человек принадлежит миру Традиции. Этот человек открыл для себя вертикальное измерение, тем самым осуществив тотальный разрыв с материальным миром, впитавшим в себя все яды тёмного века. Констатируя неизбежность гибели современной западной цивилизации, Юлиус Эвола видит возможный выход в радикальном перевороте. Кощунственное извращение смыслов, попрание традиционных ценностей ясно свидетельствуют о полном упадке, что стал результатом «восхваляемой западной цивилизации». Переворот должен принять внутренний и необратимый характер. Больше нельзя концентрироваться на мире феноменов, проецируя на него возможные изменения, — теперь мы исходим из внутреннего. Ambula ab intra.

Мечтая о ветре нордической традиции, Эвола призывал к анти-гуманизму, анти-религии, анти-философии, постулируя обращение к истинным традиционным ценностям и отречение от современного мира. Можем ли мы говорить о создании Империи, когда государство в современном мире, эта eivitas diabolic, продолжает своё существование, не смотря на протекающие внутри него процессы разложения? Эвола был убеждён, что с появлением людей, способных к трансцендентному действию, высших, обособленных людей, явятся невидимые подлинные вожди.