Дискотека. Книга 2 [СИ]

Ей было семнадцать и многое из того, что делала, и что ощущала, срабатывало на уровне инстинктов, того тайного женского, что было, оказывается, сложено в ней и только-только просыпалось, и оно — вот такое, не переделать. И то, что странная любовь к дальнему мальчишке, которую нельзя прожить так, как сейчас можно прожить отношения с другими парнями, — она продолжает ее беречь, Ленка конечно не знала. Как не понимала и того, что оберегание бывает разное. Ей казалось, что именно любовь к Валику толкает ее на какие-то нынешние шаги, по дороге, указанной доктором Геной. Становись женщиной, сказал ей Гена, и увидишь, как умрет твоя детская любовь. Потому что она насквозь придумана вами обоими.

Но пока что детская, придуманная, по его словам, та никуда не ушла. Что ж, рассудила справедливая Ленка, конечно, не ушла, потому что мне еще ни разу не стало хорошо тут, после него. С Пашкой — сплошная противная хрень, с Кингом — все только начинается, если он не врет. И может быть, она уйдет, эта любовь, когда совершится то, о чем ей думалось, и о чем в унисон сказал Кинг — двое проснутся рядом, голые, теплые и смешные, без всякого стыда и неудобствий. Красивые и сильные. Которым есть о чем поговорить и которым весело и приятно вместе. Королевство Кинга и Леты.

Она думала, не так гладко, а разрозненными картинками, отдельными фразами и словами, снова картинками. И все мысленные слова относились к Сереже Кингу, а картинки — к мальчишке Валику Панчу.

Наконец, она устала. Переоделась и ушла в кухню, чтоб поужинать и лечь спать.

В кухне сидел Жорик. Для разнообразия в синем спортивном костюме, Светкином, с ромашкой, вышитой на кармане растянутой кофты. Ухмыльнулся и стал следить, как Ленка зажигает газ под сковородой с тушеной картошкой.

— А Светища где? — отрывисто спросила Ленка, поведя плечами, будто хотела стряхнуть его пристальный взгляд.

— Спать легла. Мне Эдик все мозги проел, про тебя спрашивал.

Ленка хмыкнула, мешая картошку. Эдик был сейчас для нее как фигура, вырезанная из серой картонки — плоский и невыразительный, терялся в россыпи тетрадок. Она вспомнила вдруг о своей тайной тетради. И ей захотелось, чтоб вокруг немедленно встала глухая ночь, в которой спят совершенно все. Космическое одиночество Леты, и в нем она сможет сесть и написать что-то. Совсем непонятно что, но желание такое сильное, что чешутся кончики пальцев.

— Ты не слышишь?

— А?

Она села на холодную табуретку на узком краю стола, неудобно, но Жорик снова торчал в ее любимом углу у окна, держал на шерстяных коленях свою гитару, щипал струну, прижимая, чтоб та звучала шепотом.

— Я говорю, Сергей Матвеевич на море нас везет, второго. Сезон открывать. Алла Дмитриевна уговорила сегодня. Ты едешь?

Ленка пожала плечами. Потом вспомнила Саньку Андросова и помотала головой.

— У нас маевка, с классом. Традиция. Каждый май собираемся и на Азов. За маяк туда, в степь.

— Ну, как знаешь. Эдька спрашивал, если ты поедешь, так они тоже с нами, с паханом на машине. Отказ, значит?

Ленка кивнула.

— Ну да, — протянул Жорик. Тенькнул струной, — у девочки свои интересы. Девочка выросла и все заверте…

Ленка положила вилку.

— Чего ты ко мне пристал, а? Передай своему приличному мальчику Эдику, что он мне не нравится. Вот и все. Делов-то.

Жорик облизнул бледные губы, почесал согнутым мизинцем усы.

— Конечно. Девочкам разве нравятся приличные мальчики? Девочки любят босяков и урок, да, Леночка?

— С ними хоть не скучно, — согласилась Ленка.

Жорик бесил ее так, что хотелось изобразить не просто неприличную девочку, а девку — ошеломительно развязную, грубую, вскочить на стол и спеть похабные куплеты. В общем, чтоб зажмурился и заплакал.

Дальше молчали. Ленка убрала тарелку, налила себе чаю и ушла в комнату.

Поставила чашку под настольную лампу и выкопав тетрадь, решительно раскрыла ее, взяла ручку и стала быстро писать, не перечитывая. И то, что писала раньше, тоже не перечитала ни разу.

Глава 24

Поездки за город в семье были давней традицией. И никогда просто так, а — с поводами. Весной ехали за тюльпанами, по грунтовке, уводящей от городских улиц к дальнему побережью Азова. Летом, конечно же, купаться, выбирая любимые места и споря, — они у каждого были разными. А осенью поспевал в степном буше шиповник и боярышник, мама и дочери собирали красные ягоды в матерчатые самосшитые сумки и дома сушили на газетах. После сморщенные ягоды ссыпались в стеклянную банку и терпеливо зимовали, иногда попадали в чай, заваренный от простуды, но чаще выкидывались в мусор во время весенней генеральной уборки.

Когда Ленка была совсем еще маленькая, ездили на мотоцикле с коляской, а после уже на папиной зеленой, как молодая травка, «копейке» и поездки стали редкими, папа машину берег, и бензин экономил. Но Ленка уже выросла и не особенно переживала. Скучно ей стало ездить с родителями и неинтересно. Хотя в каждой такой поездке были моменты, ей казалось, случайные, которые тешили душу, но она глупая, не понимала, что они и есть главные для нее.