Дискотека. Книга 2 [СИ]

Папа ставил машину на травяной обочине, мама выбиралась, раскидывая руки и оглядываясь по сторонам. И говорила всегда одно и то же:

— А воздух, какой воздух, Лена! Надо дышать!

Слушаясь сама себя, начинала усиленно дышать, будто хотела надышаться в запас. Потом вешала на локоть сумку и уходила с Ленкой к растрепанным кустам, выискивая самый урожайный. Ленка какое-то время паслась рядом, а после переходила дальше, еще дальше, и оставалась, наконец, одна, где-нибудь на огромном покатом склоне, который катился травяными плоскостями вниз, к далеко сверкающей синей воде, полосатой у берега от белых пенок. Голоса и папин кашель волшебно стихали, будто она была совсем одна, и везде, куда хватает глаз — ни-ко-го. Так совершенно никого, что сердце сжималось от восторга. В кустах шебуршились мелкие птицы и ветер, трава под ним блестела и пригибалась, а после трепыхалась, снова вставая густой шкурой, море бесшумно от расстояния катило себя на берег, и столько вокруг было света и воздуха, столько сверкания и блеска, а еще — все это было для нее.

А потом в одиночество врезался тревожный мамин голос, она ее звала, и Ленка возвращалась. Иногда с ними ездила Рыбка, но тоже не особо любила совместных поездок. Куда прикольнее было завеяться без взрослых, пусть не очень далеко, но зато не думать над каждым словом и не вести себя чинно, как пятиклассницы-отличницы. Ленке тоже нравилось, с девочками. Но там уйти в одиночество было невозможно совсем. Ведь поехали вместе, полагала она, и чего ж убегать.

Завтрашняя маевка никакого отношения к одиночеству не имела. Хотя тоже была традиционной. Ленка была в седьмом, когда они ушла на Азов в первый раз. До них туда ходили старшеклассники, но как-то случайно и лениво, по несколько человек. А тут получилось так, что пошел почти весь класс, и из параллельных прибилось полтора десятка человек. И после целого дня на травке у весенней воды в школе было столько смеха и оживленных воспоминаний, что на девятое мая ушли на Азов больше полусотни человек, чем страшно потом гордился Санька Андросов, который все и затеял.

Через год народу было поменьше, завистники из девятого устроили свою маевочку, в тот же день, но отдельную, «за горой», и это тоже стало поводом для шуток и приколов — косые от выпитого сухого вина пацаны затеяли хождение в гости от одного гульбища к другому. И вообще было весело, кругом все орали и смеялись, пели песни, кто-то бежал купаться. И на другой день в школе Ленка удивилась, слушая рассказы и вспоминая сама — и ведь никто не утоп, и даже ничего хулиганского не произошло.

Наверное, как думала она потом, много позже, став совершенно взрослой, бывают в жизни и судьбе вещи, изначально правильные, что ли. Потому что несколько лет маевок, без взрослых, толпа школьников, не самых послушных, скорее наоборот, да еще школа в довольно криминальном городском районе. И — ни одного серьезного происшествия. Хотя никто не следил за дисциплиной, никаких даже самодеятельных лидеров не было там. Просто собирались, просто шли. Тащили с собой рюкзаки, полные бутылок сухаря, весь его выпивали. Изрядно хмельные возвращались домой в ранних сумерках. И никто не утоп, не было разбитых в драке кулаков, или чего похуже.

Так что к маевкам Ленка относилась хорошо.

Сейчас она шла мимо разукрашенной красными флагами трибуны у каменных колен монументального Ленина, машинально кричала ура, размахивая флажком на длинной палочке, и прикидывала, каких бутербродов и сколько на завтра сделать. Рядом шагала Олеся, блестели круглые сильные колени, обтянутые чулками, ветер трепал крупно завитые локоны.

— Да здравствуют советские школьники! Ура-а-а! — пророкотал мегафон.

— Ура-а-а, — заорали советские школьники, скалясь и маша флажками.

— Самые школьные школьники в мире! — добавил Санька, оглядываясь на шеренгу, и вдруг встал, а девочки, визжа, натыкались, сбивая шаг и хватая его за руки и бока.

— Андросов! — грозно закричала Элина Давыдовна.

— Ура-а-а, — завопила трибуна.

— Андросов! — попробовала она еще раз, замахиваясь на Саньку бумажной огромной гвоздикой, и послушно добавила — ура-а-а!

— Ой, я не могу, — Олеся локтем пихнула Саньку, — иди уже, чучело! Дай людям пройти.

На краю площади Ленка встала, отдавая флажок дежурному, который уже собрал охапку и поволок в сторону. И стала ждать Рыбку и Семки, разглядывая белые, красные, цветные пятна — рубашки, галстуки, флаги, связки шаров.

Оля выскочила из толпы, кивая кому-то, махнула рукой и быстро подошла, прижимая рукой синий подол широкой юбки.

— На дискарь сегодня едем? — спросила деловито, шаря глазами по шумной толпе.

— Хорошо бы, — согласилась Ленка, — у нас сегодня гости, стол то се, всякая бодяга. Так что как раз. Да где эта Семки уже? Нам еще сухарь купить, на завтра. А то пацаны наберут дряни несъедобной.

Она повернулась на Олино молчание.

— Ты ведь с нами завтра? — уточнила, глядя, как у той разгораются щеки.

Оля отвела глаза. Потом с виноватым вызовом посмотрела на подружку.

— Я не знаю. Сегодня вот вечером. На дискотеке. Ганя, может, будет. А что ты так смотришь?