Диссоциация (СИ)

Остановку я благополучно прошел, а когда заметил это, возвращаться было уже лень. И фиг с ней, пойду до Панфилова, а там сверну на Маркса. Тем более, дождя-то нет… так, упало несколько капель. Одна из них, крупная и холодная, скатилась по моей щеке, как пародия на слезу. Тут же захотелось порыдать, как экзальтированная девица, но я уже и забыл, как это делается. Не могу вспомнить, когда плакал в последний раз; наверное, еще до того, как мать умерла. До того, как крыша съехала.

Когда без всякого перехода вдруг начался ливень, я вздрогнул и на секунду замер на месте. Потом принялся озираться по сторонам в поисках укрытия; пожал плечами и поплелся во двор десятого и четырнадцатого домов. Четырнадцать – дважды семь. Ну разумеется, куда же без этого… Забившись под козырек ближайшего подъезда, я тяжело вздохнул и, сняв очки, протер их краем футболки, которая под курткой осталась условно сухой. Водружая очки на место, я услышал звук приближающихся шагов – еще один страждущий возжелал под козырек.

– Ты что, Соколовский, преследуешь меня, что ли? – неподдельно изумился Отем, тряся мокрой башкой из стороны в сторону.

– Я?! – конечно же, я офигел.

– Ты, ты. Не то чтобы я сильно против…

Если и существовали тут подходящие ответы, я их не нашел. Тупо разглядывал промокшего до последней нитки парня и сравнивал с девчонкой из наших с Себастьяном воспоминаний. Результаты удивили. Себя от Себастьяна я отделить не мог, а вот Женьку и Отем не мог состыковать. Она была мне чужда – наглая, беспардонная, агрессивная; чем-то напоминала Лину. Он – непробиваемо спокойный, и какой-то родной, и… правильный. Не знаю, является ли это очередной сверхъестественной мутью или некими гейскими феромонами Отема. Мне было уже плевать.

– Как ты? – спросил он, хмурясь. Брови у него гуще и темнее, чем у нее.

– А как я могу быть? – отвечаю мрачно. Голова по-прежнему болела, хоть и не так сильно. – Ты должен бы и сам знать, если ты – действительно она.

– Я – не она! – возмутился Отем. – И ты – не он. Ясно?

– Да нихрена же не ясно! – не выдержал я. – Как я могу знать, что я – не то же, что и он? Может быть, мы – один и тот же человек, живущий в разных временных пространствах?

– Макс, ты задрот.

– Да, я задрот! – разозлился я. – Задрот и ненормальный псих… от всех и каждого выслушиваю одно и то же! Уж извини, какой есть!

– Ты и не должен быть другим только потому, что кому-то не нравишься. – Отем нерешительно сжал мою руку в своей, и я тут же как-то весь обмяк. – И ты вовсе не Себастьян. Он был эгоистичным подонком.

– Не знаю, – я окончательно растерялся. – Ну, то есть, этот парень – не самый приятный человек, и на его фоне порой даже я кажусь милашкой…

– Его любовница – тоже, как ты выразился, не самый приятный человек. На ее фоне я просто гребаная трансгендерная мать Тереза. Послушай, – он крепче сжал мою ладонь, с серьезным видом глядя на меня снизу вверх, – Отем Смит была озлоблена на весь мир просто потому, что стала не леди с Ковент-Гарден, а нищенкой, воспитанной в воровском притоне. В один прекрасный день приходит Себастьян – красивый, умный, талантливый и далее по списку – и дает ей надежду на то, что всё изменится…

– Можно жить по-другому, Отем…

– Тебе, а не мне, – она взглянула на меня исподлобья, враждебно. Отем любила меня, это было очевидно, но порой, казалось, готова была возненавидеть. Просто за то, что я не такой, как она.

– Без тебя это не имеет никакого смысла, – искренне заверил я. Она будто бы оттаяла. Будто бы.

– … на деле же Себастьян – такой же озлобленный на то, кем он являлся…

– Ты сбежал из дому только потому, что у тебя есть старший брат? – разумеется, она ничего не поняла. Где ей, простушке…

– Мой брат – безмозглый сынок безродной шлюхи, наследующий состояние, которое наверняка спустит в сточную канаву. Статус младшего сына – еще один повод для неприязни отца ко мне. Почему ушел? Хотя бы потому, что нужен только для бесконечных придирок… – замолкаю. Нет смысла напрашиваться на жалость. В жалости толку нет.

– …только вот Себастьян в итоге получил то, чего хотел. В отличие от Отем.

– Как это – Ричард мертв? – оторопело переспрашиваю. Щека все еще горит – у Мэг тяжелая рука.

– Как все мертвые! – сестра гневно щурит свои огромные черные глаза. – Басти, не будь идиотом! Ты уже достаточно показывал свой характер, шляясь неизвестно где! Теперь получи то, что тебе причитается! Не то, клянусь Богом, я потащу тебя к старику на привязи!

– Так почему, – начал я непонимающе, – почему ты тогда носишь ее имя и… и вообще.

– Сам не знаю… Должно быть, это напоминание. Поковырявшись в ее душевных болячках, я смог оценить то, что имею. Хоть, казалось бы, и нет у меня ничего. Ни родителей, ни образования, ни каких-либо стремлений…