Дитя Афины

– Не стоит сердить ее еще больше, – умоляла Медуза. Волны бились о корпус корабля, швыряя его из стороны в сторону. Она обтирала Сфено влажной тканью, пытаясь сбить жар.

– Почему? Что еще она может нам сделать? – Эвриала подняла голову и руки к небу. – Ты хочешь убить нас? Где же ты сейчас, о Великая? Закончи начатое, или участь твоя будет ужаснее участи твоего любимого титана, Прометея.

– Прекрати эти насмешки, Эвриала! – Волны вздымались все выше, бились о корабль все сильнее, и капли воды просачивались сквозь доски, заливая пол. – Прекрати это. Они тебя услышат.

– Я хочу, чтобы они меня слышали. Я хочу, чтобы они увидели, что сделала их драгоценная богиня.

– Хватит! – Медуза ударила сестру открытой ладонью. Руку обожгло. Эвриала застыла с открытым ртом, но тут же стиснула зубы и криво усмехнулась.

– Даже сейчас ты принимаешь ее сторону? После всего, что она сделала?

– Я на твоей стороне, Эвриала. Я пытаюсь защитить тебя.

Эвриала фыркнула в ответ, но поток ее проклятий хотя бы ненадолго прекратился. Все исправится, когда они окажутся вдали от людей, сказала себе Медуза. Им полегчает, когда больше не придется скрываться в тени, слыша звуки смеха и веселья на палубе – чего ни одной из них больше не испытать. Станет лучше, когда они будут вдали от той жизни, частью которой они никогда не станут. И какое-то время так оно и было.

Капитан их последнего корабля отказался плыть дальше Кистены и вместо этого предложил – за некоторую плату – небольшую весельную лодку. Ее спустили на воду ночью, и Медуза, используя недавно обретенную силу, стала грести, направляя суденышко к заходящему солнцу. Три дня и три ночи она гребла, не уставая и не ослабевая, пока в темноте не возникли очертания острова, на котором не было видно ни единого огонька.

– Здесь. Наш дом будет здесь, – сказала она.

– Тут же ничего нет, – ответила Эвриала.

– Этого больше чем достаточно. – Медуза соскочила в воду и потащила лодку к берегу; на мелководье днище царапали камни. – Тут есть укрытие. Есть деревья, и послушайте, это блеяние коз?

Даже Сфено перестала хныкать и наклонила голову в сторону острова, прислушиваясь к звукам, которые приносил ветер.

– Там есть козы, – сказала она и впервые ощутила слабый проблеск надежды.

– Но ведь козы – значит люди? – Эвриала пришла к тому же выводу, что Медуза, но та уже успела понять кое-что еще.

– Нет. Не думаю. Кажется, людей уже довольно долго тут не было.

Наклонившись, она подняла полную горсть гальки и ракушек. Вместе со зрением и слухом день ото дня обострялось и ее обоняние. Раковины пахли только землей, солью и морскими водорослями, рыбой и свежей дождевой водой. И чем-то умиротворяющим. Спасением от всего мира.

– Я думаю, здесь мы будем в безопасности, – сказала она.

За первый месяц жизни на острове сложился определенный распорядок дня. Эвриала каждый вечер продолжала гневно поносить Богиню; Сфено вставляла слово-другое, пребывая иногда в радости, иногда в печали. Большую часть времени она проводила на одном из дальних уступов, наблюдая за козами и приманивая их своим детским голосом. Это смахивало на пародию: змееволосое чудовище, теперь едва способное выпрямить спину, скрючившееся, как старая карга, подзывало коз голосом ребенка. Так сестра проводила час за часом, но из-за змей не могла подойти достаточно близко и приручить животных. Медуза же, попав в это неуютное каменистое святилище, снова надела свою мантию: наставления жриц все же глубоко укоренились в ней.

В свете луны она рассказывала сестрам истории из храма; о людях, о богах, об их кознях. Сфено и Эвриала слушали с широко распахнутыми глазами, их змеи молчали. Только в такое время, когда свет костра плясал в их глазах, можно было разглядеть в них семью несчастных сирот, таких же, как многие другие. Семью, которая с радостью проводила вместе время. Сфено обычно клала голову на колени Эвриалы, но иногда и на плечо Медузы. В эти минуты Медуза чувствовала робкую надежду. Видела далекую тень того, что могло бы быть правдой. Козы привыкнут к ним, сказала она себе, и, может быть, весной они заберут козленка у матери и вырастят его сами, так что он ощутит доброту рук Сфено. У них появится молоко, и они будут делать сыр и жить так, как жили бы любые женщины на подобном острове.

Медуза рассказывала свои истории, и порой сестры задавали вопросы о временах до храма, когда они были маленькими. Они спрашивали Медузу, помнит ли она, какими они были, только родившись или пока не начали ходить; о любимых блюдах; припоминает ли она какие-нибудь забавные случаи. Этих мгновений Медуза жаждала больше всего: возможности восстановить связь, которая так долго была оборвана.

– Вы же, наверное, тоже можете мне рассказать о чем-то? – говорила она, закончив историю о том, как Эвриала объелась гранатов и у нее заболел живот. – Например, о сборах урожая? Или о праздниках в честь богов? Разве у вас нет историй из тех времен, которыми можно поделиться со мной?