Дитя Афины

Потому царевна дала обещание любить дитя в своем чреве – больше, чем когда-либо женщина любила нерожденного ребенка. Если это единственные секунды, которые им суждено провести вместе, она будет дорожить ими, цепляться за каждое мгновение. Каждый беспокойный толчок, каждый разворот и кувырок. Она будет помнить их все. Хранить в памяти. Каждый день Даная пела младенцу по несколько часов подряд. Она рассказывала ему истории из своего детства и придумывала свои, надеясь, что этого хватит, дабы ее голос остался с ним в загробной жизни. Царевна дала ему имя. Он будет тем, кто положит конец одиночеству и вернет ее к свету. Персей.

Глава семнадцатая

Это произошло на заре. Последние три ночи слились в одну: в увеличившемся животе Данаи что-то ворочалось, напрягаясь и подрагивая, и от волн судорог у нее на глазах выступали слезы, но каждый раз к рассвету ощущения стихали. Однако в ту ночь все было иначе. К часу, когда грянул птичий утренний хор, кожа Данаи стала скользкой от пота, а пульсация в животе переросла в приливы, волны, обрушивающиеся на нее со всей силой. Она оперлась на деревянное изголовье кровати и прикусила кожаную лямку пояса, которым многие месяцы подвязывала живот.

Дитя бога. Дитя самого Зевса – царевна была уверена: больше никто не смог бы сойти к ней так, как он. Она не будет кричать. Кричать нельзя. Последние несколько недель Даная молилась, чтобы сын родился ночью, когда она сможет его спрятать. Отсрочить гибель малыша хоть ненадолго. Но утро – хуже всего. Скоро какая-нибудь служанка принесет молоко, мед и фрукты к завтраку. И только сейчас Даная поняла, какая она наивная. Тяжелый запах в комнате; кровь, сочившаяся из ее тела. Скрыть это невозможно.

Впившись зубами в ремень, она почувствовала, как вниз хлынула еще одна волна. И поняла, что этот миг настал. Миг, когда ее дитя появилось на свет.

Задыхаясь, Даная прижимала сына к себе. У него была розовая кожа, покрытая молочно-белым веществом после его путешествия в мир. Ее тело дрожало, болело и горело и изнутри, и снаружи, но, когда сын прижался к материнской груди и начал сосать, боль отступила. Даная вспоминала все те разговоры с ним, пока он рос внутри нее, все слова любви, которые она бесконечно шептала в тишине ночи, – и только сейчас поняла, как прежде и ее мать, что они ничего не значили. Ее жизнь до сих пор ничего не значила. Это была любовь.

– Персей, – шептала и шептала она. – Дорогой мой Персей.

Звук шагов снаружи, у основания башни, разрушил призрачную дымку спокойствия. Чувствуя, как участился пульс, Даная оглядела комнату. По всей кровати валялись окровавленные простыни. Баюкая ребенка на руках, она поднялась на ноги, но тут же снова упала на колени. В замке повернулся ключ.

– Не входи! – просипела Даная. – Приведи мою мать. Мать. Она нужна мне.

Тишина. Даная точно не знала, какая служанка была к ней приставлена в тот день.

– Я все еще здесь царевна! – Даная прижала Персея к груди, молясь, чтобы сын не заплакал из-за ее громкого голоса. – Я приказываю тебе привести царицу. Если ты этого не сделаешь, и она, и царь об этом узнают.

Мгновение тишины затянулось, но в конце концов прозвучал короткий щелчок вынимаемого ключа.

– Конечно, госпожа, – ответил дрогнувший голос.

– Дитя мое! – Эвридика упала на пол, сжимая в объятиях дочь и внука. – Как?

– Дар богов. Самого Зевса, – твердила Даная, твердо зная, что это правда. – Ты же поможешь мне? Поможешь забрать его отсюда?

Мать побледнела.

– Надо было предупредить меня. – Она поднялась и стала мерить шагами комнату в башне. – Мне нужно время. Люди есть, но нужно время… – Эвридика зашагала быстрее, сжимая и разжимая кулаки так, что побелели костяшки. – Твой отец сегодня днем выезжает на охоту. До тех пор ты должна оставаться здесь, но до того, как он вернется вечером, надо тебя увезти. Мне пора. Я найду нам лодку. Я…

Дверь в комнату распахнулась настежь. В проеме стояла молодая служанка с бадьей и метелкой в руках. Казалось, этот миг длился вечность. Обычная покорность служанки сменилась замешательством: она уставилась на открывшуюся картину. И наконец ее глаза вспыхнули страхом. Царица бросилась к ней через всю комнату.

– Уходи! – крикнула прямо в лицо девушке. – Уходи сейчас же! Ты никому не расскажешь о том, что здесь видела. Поняла? – Эвридика схватила служанку за руку, и метелка выскользнула у той из рук. – Никому ничего не говори, или для тебя все кончено. Слышишь меня?

Девушка молча кивнула и потянулась за метелкой, смаргивая слезы.

– Да, моя царица. Я поняла.

– Оставь нас!

Эвридика захлопнула дверь и повернулась к Данае. Ее руки дрожали так сильно, что одеяние тоже тряслось.

– Она не будет молчать.

– Но…

– Не будет. Тебе придется бежать прямо сейчас. Иди со мной. Я принесу плащ и золото. Мы отправляемся в гавань. Кто-нибудь тебя заберет.

– Но, мама… – Даная прижала Персея к себе, мечтая снова почувствовать себя в безопасности, как когда сын еще был внутри нее. Эвридика уже стояла у двери.

– Никому не открывай. Никому, кроме меня.

– А если придет отец?