Дитя Афины

Больше всего Даная любила рассвет. Было в этих часах, до того, как мир внизу начинал пробуждаться, нечто, наполнявшее ее спокойствием. Иногда день наступал мирно и тихо; за первой птичьей трелью слышалась другая, потом еще одна, и вот уже воздух вокруг дрожит от пения. Иногда же новый день приходил с бурей, глухо ворчащими раскатами грома, с темными тучами, которые скрывали рассвет и заставляли певчих птиц замолкнуть. Но рано или поздно, яркое или приглушенное, солнце всегда пробивалось сквозь горизонт, рассыпаясь тысячей солнечных зайчиков. И эти первые лучи отражались от удерживающих Данаю стен и напоминали, где ее место в этом мире.

С рассветом приходила надежда. Надежда, что сегодня отец наконец обретет здравомыслие; сегодня он поверит ее слову и позволит покинуть тюрьму, в которую сам же и отправил. Надежда, что именно в этот день обнаружится внебрачный ребенок, к которому и относится пророчество пифии, или – худшая из всех – надежда на то, что, если отцовскому пророчеству суждено исполниться, то именно сегодня явится жених Данаи и подарит ей свободу.

В башне не было окон, потому она не могла даже взглянуть, что происходит в мире снаружи. Воздух и свет проникали через открытую крышу, позволяя лишь богам видеть ее и обрушивать на нее стихии по своему усмотрению. Летом воздух становился таким влажным и жарким, что одежда прилипала к телу, и Даная раздевалась и лежала обнаженной на солнце. Зимой у нее изо рта вырывался пар, а на стенах башни появлялись ледяные узоры изморози. И все же, несмотря на это, пленницу содержали с относительным удобством. Она все еще оставалась царевной. Никогда ни в чем не нуждалась. Проходящие мимо служанки или друзья детства, которые вместе с ней бегали по берегу и пачкали руки в дворцовых садах, по просьбе матери могли проскользнуть в нижнюю часть башни и вполголоса пересказывали сплетни о происходившем в мире через запертую дверь. Судьба заперла Данаю в этой комнате, но она сама выбирала, как встретить свою участь. Время текло одинаково независимо от того, плакала она или пела. И Даная избрала сдержанную надежду. Смеялась, рассматривая очертания облаков, радовалась песням, которые достигали ее слуха. Может быть, отец и хотел украсть годы ее жизни, но она вольна выбирать, в каком настроении она их встретит и проведет.

Лето тянулось неторопливо; день за днем Даная смотрела, как солнце проделывает путь над ее комнатой и опускается к горизонту, которого она никогда не видела. В те долгие дни царевна часто задумывалась о богах: только они могли видеть ее, скрытую ото всех. Непривычная безмятежность окутывала ее, когда она скручивала пальцами пряжу, слегка наклоняясь то назад, то вперед.

В тот день Даная пребывала в покое. Серебристые облака приглушили пламя Гелиоса, сохраняя прохладу в ее обитой бронзой башне. Когда ее пальцы устали от возни с пряжей, царевна пересекла комнату, взяла стакан воды и забралась на кровать. По приказу матери столы украшали крупные крокусы, пурпурные и белые лепестки блестели и трепетали. Лежа на спине, Даная смотрела, как серебристый оттенок облаков сгущается, но отливает не серым, как она ожидала, а мягчайшим золотистым цветом. Мерцая над ней, облака становились все ярче и ярче, пока не засияли сильнее самого Гелиоса. Даная прикрыла глаза от этого блеска. Над ней был бог. Осознав это, царевна вздрогнула. Может быть, он слышал рассказы о ее судьбе и хочет помочь. Может быть, у нее есть покровитель на Олимпе. Жар от света стал удушающим. Капли пота выступили на ее бледной коже, а щеки покраснели.

– Пожалуйста… – воззвала Даная, хотя сама не поняла, к кому обращалась и на что надеялась. Ее сердце трепетало в груди, она едва дышала. А потом, когда сияние, казалось, могло уже обжечь кожу, облака разорвались и вниз хлынул золотой дождь.

Он пролился через отверстие в крыше крупными золотыми каплями, более блестящими и соблазнительными, чем все сокровища ее отца вместе взятые. Даная легла на кровать, широко раскинув руки и ноги на простынях. Каждое место, куда упала дождевая капля, оживало, будто его целовал сам Зевс. Царевна распахнула объятия, открыла рот, откинув голову и позволяя дождю залить ее целиком. Она вымокла до нитки, и даже еще сильнее, пока капли не коснулись каждого мускула ее тела. Дрожь охватила Данаю. Только когда она, тяжело дыша, вся покрылась потом, ливень прекратился. Все еще задыхаясь, Даная смежила веки. Когда же проснулась, в комнате было сухо, а небо стало таким чисто-лазурным, каким она еще никогда его не видела.

Лишь спустя две луны Даная осознала, каковы последствия золотого дождя. Теперь она носила эти последствия внутри себя. Волны страха и любви бились в ее мыслях. Если ребенок родится мальчиком, только его смерть удовлетворит ее отца. А ребенок будет мальчиком. Знаний Данаи о богах хватало, чтобы это понимать.