Дитя чудовища

Монстры с подозрением озирались по сторонам:

— Кто кричал?

— Неужели у Куматэцу есть поддержка?!

Медведь тоже водил глазами по площади и наконец заметил меня. А я был единственным, кто кричал: «Не сдавайся!»

Куматэцу вытаращил глаза.

— Кю… — попытался он произнести моё имя, но его оборвала рукоять меча Иодзэна, угодившая прямо в лицо.

Раздался громкий удар, и медведь отлетел назад.

— Э-эх! — дружно воскликнули Татара и Хякусюбо.

— Победа! — закричал Итирохико, радуясь успеху отца. Тело Куматэцу взвилось в воздух и описало плавную дугу.

А затем…

— Довольно! — вдруг разнёсся по площади голос. Куматэцу упал и перекатился, а затем между бойцами возникла фигура длинноухого монстра с раскинутыми в стороны руками. Иодзэн ахнул, перехватил меч и вежливо поклонился.

— Святой отец! — встрепенулась, а затем поклонилась вся площадь.

Святой отец оказался монстром-зайцем. Ростом он был куда ниже Куматэцу и Иодзэна, зато мог похвастать белоснежной шевелюрой и усами. Однако в первую очередь в глаза бросалась богато расшитая накидка с воротником — куда более яркая, чем у всех остальных.

— Что вы тут вытворяете? Время битвы ещё не пришло, — сказал святой отец грозным голосом, а затем по-заячьи обаятельно подпрыгнул на месте. — Я пока не решил, каким богом стану.

— Святой отец, — обратился Иодзэн. — Прошу наказать Куматэцу за то, что он привёл с собой человека.

— Хм… Ты не думаешь, что сам достаточно наказал его?

Взгляд добрых глаз святого отца скользнул по распластавшемуся Куматэцу. Медведя поколотили так, что он уже не мог шевельнуться и лишь бормотал:

— Кто бы что ни говорил, он будет моим учеником…

— Хо-хо. Вижу, решимости тебе хватает, — непринуждённо заметил святой отец.

Иодзэн только глаза вытаращил:

— Вы сделаете исключение?! Прошу меня простить, но я не собираюсь брать ответственность за Куматэцу!

— Ответственность будет на мне, ведь это я подтолкнул его, приказав взять ученика.

Святой отец вдруг оказался за спиной Иодзэна. Мне показалось, он попросту перенёсся туда. Не удовлетворённый ответом, кабан развернулся и попытался продолжить спор:

— Но что, если он поддастся тьме и…

— Тьма не поглощает всех и каждого из людей.

Не успел я и глазом моргнуть, как святой отец оказался возле Куматэцу. Он словно издевался над негодующим Иодзэном.

— Но почему? Почему вы так благосклонны к Куматэцу?

Иодзэн не успел даже договорить, а святой отец уже переместился по другую сторону толпы.

— Тема закрыта. Все свободны.

Иодзэн протяжно вздохнул.

— Куматэцу, радуйся великодушию святого отца, — бросил он напоследок и быстро удалился.

Собравшиеся на площади монстры тоже разошлись и вернулись к работе. Только сейчас я заметил, что солнце уже преодолело половину ежедневного пути и светило ленивыми послеобеденными лучами.

А я всё стоял на месте и смотрел на медведя. Наконец он смог приподняться, наткнулся на меня взглядом и долго не отводил глаз. А потом с недовольным видом отвернулся.

Дзютэн освещало закатное солнце.

Израненный Куматэцу медленно плёлся домой, повесив голову. То и дело он останавливался и бросал в никуда раздражённые возгласы:

— Чёрт! Уо-о-о!

Я не сводил глаз с его спины и шёл следом, стараясь не слишком приближаться.

Когда мы добрались до его дома, солнце почти зашло.

За дверью меня встретил тот же беспорядок, что и утром. Куматэцу уже завалился на кушетку, повернувшись ко мне широкой спиной. Эмблема в виде солнца на его накидке казалась такой же померкшей, как заходящее светило на горизонте.

— А ты силён, — сказал я.

Куматэцу слегка повернул израненное лицо в мою сторону.

— Ты точно на меня смотрел? — бросил он и снова уставился в стену, а я продолжил:

— Я согласен пойти к тебе в ученики, если обещаешь сделать меня таким же сильным.

— Ха! Опять, небось, сбежишь.

Я не стал отвечать, поднял один из упавших стульев и сел за стол:

— Думаю, срок годности ещё не истёк.

Снесённые утром яйца не должны были испортиться за день. Я взял оставшийся уже остывший рис, разбил в него несколько яиц и тщательно перемешал палочками.

Куматэцу услышал, что я делаю, и начал подглядывать через плечо. Меня ненадолго охватили сомнения. Но затем я зажмурился, решился, набил едой рот и несколько раз сомкнул челюсти.

Во рту начала разливаться та самая ненавистная вонь, присущая сырому мясу. Меня бросило в холодный пот, но я тут же взял себя в руки и проглотил рис, пока меня не вывернуло. И сразу ощутил тошноту в груди.

— У-у-у!

Я пересилил себя и повернулся к Куматэцу:

— О-очень вкусно!..

Мне было уже всё равно. Я собирался съесть эту гадость, как бы она ни воняла. Съесть до последней крошки!

Когда я опомнился, то заметил ошарашенный взгляд следившего за моим ужином Куматэцу.

Медведь пучил глаза и ухмылялся, словно видел что-то потешное.

— Хе-хе… Ладно, Кюта! Ну держись, я тебя так натренирую!..

Всю его печаль как рукой сняло. Куматэцу захохотал так задорно, что даже запрокинул голову.

А вот мне было не до смеха: я отчаянно боролся с приступами тошноты и продолжал есть, обливаясь слезами.

— У… у-у-у!

Наверное, хохот Куматэцу был слышен даже снаружи. С этого дня я стал Кютой.

Ученик