Дитя чудовища

— Хе-хе, как я и думал. Ты мне нравишься всё больше и больше!

Раскрасневшаяся морда пьяного зверя придвинулась ещё ближе, он схватил меня за плечо и притянул к себе.

— Куматэцу, ты чего? — упрекнул его Хякусюбо и силой освободил меня от хватки великана. — Это потерявшийся ребёнок! Нельзя ли поаккуратнее?

Медведь по имени Куматэцу скривился:

— Поаккура-а-атнее, говоришь? Вечно ты со всех пылинки сдуваешь!

— Я просто прошу не вести себя грубо.

— А что в этом такого? Никакой он не потерявшийся. — Куматэцу положил свою огромную лапу мне на голову. — Отныне он мой ученик!

— Ученик?!

А? Что за?.. Впервые слышу!

— Я же говорил. Ты что, забыл?

Не говорил! Я бы уж точно запомнил.

— Ты возьмёшь в ученики человеческого ребёнка? — изумился Хякусюбо.

— Мне плевать, человек он или рыба морская. Я сказал — ученик, значит, ученик! — Куматэцу вцепился в мою голову мёртвой хваткой и стал раскачивать её из стороны и сторону.

— Стоп-стоп-стоп! — воскликнул вдруг оказавшийся рядом монстр с лицом обезьяны. Этот носил тёмно-синюю накидку и повязку на голове, отчего напоминал какого-нибудь ремесленника. В глаза бросался висящий на поясе кошель с металлической застёжкой. Судя по голосу, это тот самый плюгавый мужичок, который разгуливал вместе с Куматэцу. — Я же тебе говорил: даже не вздумай!

— Татара, объясни, что происходит.

— Святой отец сказал Куматэцу, что тот непременно должен обзавестись учеником, если уж метит в наследники. Но к нашему товарищу, в отличие от Иодзэна, в ученики никто не рвётся. Хи-хи, м-да уж… Ну и вот, пока мы гуляли и смотрели на жалких людишек, он эту мелюзгу и нашёл.

Хякусюбо ошарашенно повернулся к медведю:

— Ты что, похитил его?

— Он сам за нами увязался.

— А я ему говорил: нечего чужих к этому делу приплетать.

— И что, мне теперь даже не смотреть на тех, кто мог бы подойти, да? — раздражённо рявкнул Куматэцу.

Но ни Татара, ни Хякусюбо и бровью не повели.

Я задумался: что же связывает друг с другом эту троицу?

* * *

А потом перепивший Куматэцу заявил, что пойдёт домой, и, не дожидаясь возражений, утащил с собой мальчугана. Нам только и оставалось, что стоять на краю площади да смотреть, как они поднимаются по дороге мимо водонапорной башни.

— Это какое-то безумие! Неужели он настолько жаждет унаследовать пост? — Хякусюбо нахмурился с таким серьёзным видом, что я не выдержал и разразился хохотом:

— Что ты, что ты! Ему на самом деле хочется одолеть Иодзэна, вот и всё, ничего более.

— Ты прав. Едва ли Куматэцу в самом деле не терпится стать святым отцом, а затем богом.

— Да и переродится он хорошо если в цукумогами[7]. Будет богом сортира или тряпки.

— Стоило ли отпускать человеческого ребёнка с Куматэцу? — с тревогой в голосе спросил Хякусюбо.

— Мне-то почём знать?

На тот момент я не сомневался: человечишка не заслуживает, чтобы мы тратили на него время…

* * *

Я шёл в гору по пятам за Куматэцу. По мере отдаления от проспекта дорога становилась всё у́же, то и дело нам приходилось карабкаться по лестницам. Шум ночного города остался далеко позади, мои глаза постоянно натыкались на исписанные стены и разбросанный мусор. С первого взгляда становилось понятно, что мы пришли в неблагополучный район — богачи в таких точно не живут.

К дому Куматэцу вела каменная лестница. По сути, он напоминал даже не дом, а маленький сарай, в котором едва ли можно было разместить больше двух комнат. Почти вся краска на бетонных стенах давно облупилась. Траву, пробившуюся между плитками во дворе, никто и не пытался полоть. На крыше покачивалась пустая проволока для сушки одежды.

Куматэцу пересёк двор, сдвинул скрывавшую вход штору и зашёл. Почему его жилище «закрыто» на занавеску? Разве бывают дома без дверей? Это так озадачило меня, что я не сразу решился войти. Внутри загорелся тусклый свет. Наконец я заметил, что у дома всё-таки есть дверь — главный вход, наверное, — и, собравшись с духом, открыл её.

Внутри царил такой беспорядок, что комната напоминала свалку. От стены к стене тянулась проволока, с которой свисала небрежно перекинутая одежда. Стол был загружен немытой посудой. Стулья валялись где попало. В углу стояла практически не различимая на фоне мусора обветшавшая вывеска с надписью: «Дом Куматэцу».

Хозяин расчистил ногами небольшой участок ковра, засыпанного бутылками, обувью и полупустыми банками с мёдом, принёс две небольшие подушки и бросил их на пол:

— Ложись спать.

— Что значит «ученик»?

— Значит, теперь кормить тебя буду я.

— Но я же не просил!

— Ха! Тогда поступай как знаешь.

Куматэцу сел на единственный предмет роскоши во всём доме — богато украшенную кушетку. Вернее, она больше походила на обтянутый дорогой кожей шезлонг и выглядела так элегантно, что вздремнуть на ней в жаркий день не отказался бы даже аристократ. На фоне свалки дома-сарая эта вещь выглядела совершенно неуместно.

Куматэцу почесал живот и добавил:

— И запомни: плакс я ненавижу, будешь ныть — выгоню.

— Я не собираюсь плакать.

— Вот и правильно.

— Но это не значит, что я стану твоим учеником.

— Тогда почему ты пошёл за мной?

— Потому что… — я затруднился с ответом.