Дитя подвала

Малышев неторопливо гладил прохладный ствол ружья, и его веки постепенно наливались тяжестью. Монотонная дробь не умолкающего снаружи дождя убаюкивала, и он вскоре задремал. Изредка его пальцы вздрагивали, будто учуяв подозрительное движение за окном, с тонких губ срывался тихий болезненный вздох.

Он спал, и в эту ночь к нему вновь вернулись кошмары.

Впервые спустя двадцать лет, когда он вернулся после службы в Афганистане.

Ему снилось, как он оказывается в своем «Логове». В спрятанных глубоко под землей безбрежных катакомбах и тоннелях, в каждый квадратный сантиметр которых он вложил частицу себя – крови, пота, серебро своих рано поседевших волос… Только на этот раз его подземная вотчина выглядела как чужая.

Он бежит, задыхаясь от разрывающихся изнутри легких. Ноги плохо слушаются, ему кажется, что он топчется на одном месте, словно пол залит жидкой смолой. Тянет медью и металлическими стружками, Сергей опускает взор и видит, что его ступни елозят по дымящейся крови. Она пузырится, чавкая и хлюпая вязкими кляксами, и Малышев, потрясенный происходящим, видит, как в багровом озере проявляются искаженные лица. Лица тех, кто нашел свою смерть в этих покрытых плесенью стенах.

За спиной слышны булькающие звуки, и он оборачивается.

Медленно тащась на коленях, к нему приближается Ольга. Полностью обнаженная, забрызганная кровью, она волочит ноги по слякотно-алой жиже. Бейсбольная бита все так же торчит из ее промежности, чертя своей отполированной рукояткой неровный след на залитом кровью полу, как хвост. Со стороны кажется, что у Ольги три ноги. Отрезанную голову его супруга бережно держит в руках. Внезапно веки поднимаются, словно медные заслонки, выпячивая наружу блестящие глазные яблоки. Рот ухмыляется так широко, что трескаются губы, сочась гноем.

«Я все расскажу, – шипит Ольга, шлепая босыми ногами по кровяному озеру. – Всем все расскажу, кто ты такой…»

Наполненный парами крови воздух раскалывается от хриплого вопля, и лишь спустя мгновение до Сергея доходит, что кричит он сам. На негнущихся ногах он бежит, точнее, скользит прочь от мертвой жены. Ольга, хихикая, продолжает ковылять за ним, голова что-то бормочет, но он уже не слышит слов.

Потеряв равновесие, Сергей поскальзывается и кубарем катится в пыточную камеру – святую святых «Логова». С ошалелым видом он сидит прямо на полу, в хлюпающей луже крови, и смотрит на массивный стул, сиденье и спинка которого утыканы шипами. К стулу привязан костлявый мужчина с белым, как простыня, лицом. Раскачиваясь из стороны в сторону, он воет, как волк, угодивший в яму с кольями. За стулом тускло мерцает покатая спина рогатого монстра – сицилийского быка, внутри которого в древности запекали осужденных. И сейчас, судя по сладковатому запаху горелого мяса и нечеловеческим воплям, которые доносятся из ноздрей медного чудовища, там тоже кто-то поджаривается.

Малышев ползет, поочередно задевая плечами пыточные приспособления. Каждое из них кем-то занято и буквально вибрирует от душераздирающих криков и тошнотворного запаха крови.

С потолка, перехваченный крест-накрест ремнями, словно паук на своей паутине, плавно опускается раздутый от газов труп учительницы. Раскоряченные ноги, дочиста объеденные раками, тычутся Сергею прямо в лицо.

Он поднимает голову.

Варвара Петровна подмигивает ему, плотоядно ухмыляясь. Правой рукой, распухшей и почерневшей, с отслаивающимися лохмотьями кожи, она сжимает пальцы трубочкой, совершая недвусмысленные движения вверх-вниз. В другой руке мертвой старухи покачивается облезлый глобус.

«Пошли в кино, Сереженька, – проскрипела она. – Тебе понравится, обещаю…»

Сергей ползет дальше. Его расширенные от ужаса глаза выхватывают в сумерках дверь, и что-то подсказывает ему, что только за ней он найдет спасение. Малышев устремляется туда, как чьи-то цепкие пальцы клещами стискивают его лодыжку.

Он оборачивается и видит Жоржа. Того самого молодого парня, которого пару недель назад он с Марией прокатил по бревну с «препятствиями». Юноша совершенно голый, из разодранных ягодиц, словно хвост, тянется голубоватый шлейф внутренностей, который облепили гудящие мухи.

«Я скажу отцу, – бубнит Жорж. – Мы можем договориться. У него много денег».

Воздух дрожит и раскаляется с каждой секундой, размывая контуры предметов, от него слезятся глаза и першит в глотке. Практически ничего не видя, Сергей протискивается в дверь и, захлопнув ее, с облегчением выдыхает. Он в своей комнате, в спальне. Вот только… Прищурившись, Малышев пытается разглядеть кровать, на которой еще совсем недавно он спал вместе с Ольгой, и с криком отшатывается назад. Вместо постели перед ним зияет свежевырытая могила, рядом с которой валяется грубо сколоченный крест. На трясущихся коленях Сергей подползает ближе, чтобы разобрать надпись.

«Малышев Сергей Александрович», – читает он, и его словно обдает ледяным душем.