Дитя среди чужих

Он почти забыл, какую сильную боль испытывал после несчастного случая, месяцы физиотерапии, такая слабость, что он засыпал в слезах, но после побоев Пита его тело словно решило проиграть лучшие хиты: грудь болит, бедро ноет и горит от прикосновений, а каждый шаг будто посылает разряд тока. Но сильнее всего ранит и превращает эту боль в кипящую ярость его мужская гордость. Ему стыдно — стыдно за то, что он так по-детски плакал, когда Пит кричал, бил его и пинал ногами.

«Он всего лишь задира, — думает Генри. — А о задирах я знаю все, не так ли? Да, так».

Генри не терпится отомстить ему, проникнуть в разум и найти идеальную возможность причинить боль.

А еще есть Лиам. Предатель. Который сейчас идет рядом, наблюдает за ним, ждет, когда он убежит, спрячется или попытается улизнуть. Генри кажется, что это жалко. Если бы этот мужик когда-нибудь видел, как бегает Генри, то перестал бы так сильно беспокоиться, черт подери. Каким бы посредственным спортсменом ни был Генри Торн, этот статус исчез, когда его швырнуло в припаркованный BMW после того, как автобус раздавил его отца, как маленькую виноградину. Генри полетел. Как супермен без плаща.

С момента аварии у него были головные боли, иногда просто так болела грудь, а еще он слегка прихрамывал (по словам врачей, это на всю жизнь). Он компенсирует хромоту, как может, но знает, что она есть; это он понял, когда однажды вышел на школьную дорожку и попытался пробежать весь круг. Всего четверть мили.

Его хватило на половину.

Не потому, что он устал или был не в форме. А из-за больной ноги. Она ныла. Та самая нога, которая расщепилась на куски и выгнулась вбок, когда его отец… когда его отец…

Ладно, сынок, тише. Я тебя понял. Расслабься, Генри. Постарайся успокоиться.

Генри делает глубокий вдох, наблюдая за приближением линии деревьев.

«А теперь мне надо посрать, и этот белый выводит меня к деревьям, как собаку», — думает Генри, и если и удивляется своей внезапной ненависти, то засовывает это удивление куда подальше, на задворки сознания, потому что сейчас он не собирается быть хорошим. Не будет вежливым. Он хочет причинить этим людям боль.

И очень сильную.

— Мы уже далеко отошли, — говорит Лиам, и Генри поворачивается.

— Хочешь, чтобы я сел тут у всех на виду? Ни за что, — Генри не боится отвечать Лиаму, потому что видит его беспокойство. Тускло-синий цвет негодования, грязно-оранжевый замешательства, багровые вспышки стыда. Он играет крутого — и Генри знает, что он и правда не хороший человек, — но в глубине души все это по большей части показуха. Да, возможно, он убил бы Генри, если бы понадобилось, но после инцидента тем утром бдительность Лиама ослабла; унылый, темный покрой его разума начал течь, и внезапно Генри начал читать его, как карты Зенера. Плюс. Круг. Звезда. Волны.

Сомнение.

— Если думаешь, что можешь убежать в лес, то ты ошибаешься. Помнишь наш вчерашний разговор?

— Да, я подойду к первому дереву, ладно? Вон тому.

— Ладно-ладно, — отвечает Лиам. — На, возьми, — протягивает он туалетную бумагу.

— Может, еще маленькую лопату? Чтобы закопать.

Лиам смотрит на горизонт, все еще протягивая бумагу.

— Ага, чтобы ты меня ей огрел? Нет, спасибо. Иди давай.

Генри берет предложенный рулон и идет за дерево. Стягивает штаны и присаживается на корточки над пятном черной грязи.

— Надеюсь, я не сяду жопой в ядовитый плющ, — говорит мальчик, и Лиам фыркает.

Пока Генри ждет зова природы, Лиам расхаживает взад-вперед, пиная носком ботинка пучки травы.

— Пока мы ждем, можно я дам тебе несколько советов, Генри?

— Если хочешь, — говорит Генри и испытывает облегчение, когда поезд наконец-то отходит от станции.

— В эти дни, пока ты будешь с нами… — пауза, а затем: — Мы плохие люди, Генри, это должно быть очевидно. Ты умный, ты понимаешь, кто мы.

Генри не отвечает, просто встает и вытирается. Бросает бумагу сверху и натягивает штаны. А потом начинает пинать рыхлую землю на кучу, как кошка.

— Так вот мой совет, — продолжает Лиам. — Не беси никого. Особенно…

Лиам замолкает, и Генри оглядывается на дом. Отсюда он может видеть боковую часть, ту самую, которую еще не смог осмотреть. Его внимание привлекает что-то синее, дремлющее в высоких сорняках. Охваченный любопытством, он тянется и сразу же снова ощущает это присутствие.

Что-то странное. Неизведанное.

Чужак среди чужаков.

Но он не приближается слишком близко. Не в этот раз. Остается подальше, по ту сторону завесы; вдали от света, от этой мерцающей свечи чужеродного сознания. Что бы это ни было, Генри не хочет снова ему показываться. Он просто хочет понять, что оно там. Близко. Под домом, рядом с тем синим проблеском в высокой траве.

Вот, где оно, и вот, как до него добраться.

— Ты меня понимаешь, парень?

Генри выходит из-за дерева.

— Да, понимаю. Я просто хотел помочь.