В эти годы 1330–1340 гг. снаряжение конного воина усложнилось, и его стоимость стала непомерно высокой для многих мелких дворян. Доспехи теперь были внешним признаком богатства. У рыцаря должен быть конь, выносливый и дорогой. Защитное вооружение становилось все тяжелее, хотя полный латный доспех появился только в конце века. Основной частью доспехов оставалась кольчуга покрывавшая все тело, включая голову. К кольчуге добавлялись металлические пластины, защищавшие руки и ноги. Голову защищал шлем с входившим в моду откидным забралом. Между 1345 и 1360 годами появилась кираса для защиты груди. Поверх доспехов одевали сюрко из ткани, на котором был вышит герб рыцаря. Этот вид одеяния мог сыграть с рыцарем злую шутку, так знаменитому английскому рыцарю Джону Чандосу запутавшемуся в одежде, это стоило жизни . Что касается холодного оружия, то оно было очень разнообразным. Основным оружием являлся обоюдоострый меч, к которому добавлялись различные топоры, булавы и клевцы, а также длинное боевое или турнирное копье. Конечно, рыцарское снаряжение было разного качества, но все равно весь комплект стоил целое состояние, и далеко не всем был доступен. Поэтому неудивительно, что такой мелкий сеньор, как Роберт Дю Геклен, не мог обеспечить своего сына полным комплектом снаряжения.
В течение нескольких месяцев обиженный и недовольный Бертран мотался между Бруном и Ренном, где, вероятно, в 1337 году на рыночной площади был организован особенно важный турнир в честь свадьбы Карла де Блуа и Жанны де Пентьевр. Это был очень важный брак, поскольку Жанна де Пентьевр, племянница правящего герцога Иоанна III, была дочерью Ги де Пентьевра и Жанны д'Авогур. Она была наследницей огромного апанажа Пентьевр, и некоторые даже считали ее возможной наследницей всего герцогства Бретань, поскольку у Иоанна III не было детей. Мужем Жанны стал племянник короля Франции, Карл де Блуа, сына сестры короля Филиппа VI Маргариты и графа Блуа Ги де Шатийона. Брачный договор был подписан 4 июня 1337 года.
Как всегда в таких обстоятельствах, были организованы празднества и турниры. Турниры были неотъемлемой частью жизни средневековых дворян и обеспечивали им необходимую военную подготовку. В мирные периоды, как это было в Бретани, турнир оставался единственной практикой для воина.
Рыцарский турнир XIV века уже не имеет никакого сходства с масштабными побоищами XII и XIII веков, когда два лагеря по несколько десятков рыцарей сталкивались друг с другом в небольших сражениях. Это было "ритуализированное зрелище, формалистский парад, соблюдающий все более строгий этикет", — писал Филипп Контамин. Рыцарей представляли герольды, специалисты по геральдике, которые знали гербы всех участников турнира. Некоторые турнирные бойцы, ставшие настоящими профессионалами, переезжали с одного турнира на другой, живя на выигранные призовые деньги. В конце XII века Уильям Маршал установил непревзойденный рекорд — пятьсот побед за пятнадцать лет. В то время побежденных на турнирах брали в плен и требовали выкупа: за десять месяцев Уильям взял более ста пленных. Маршал стал профессиональным турнирным бойцом, которому граф Фландрский и герцог Бургундский предлагали 500 ливров в год. В итоге он стал герцогом Пембрук и регентом Англии. В XIV веке сделать карьеру на турнире было сложнее. Короли пытались ограничить эту практику, поскольку она была расточительной как с финансовой точки зрения, так и с точки зрения человеческих жизней, поскольку использование затупленного оружия не всегда позволяло избежать серьезного кровопролития. Однако привычка слишком глубоко укоренилась: в 1316 году Папа Иоанн XXII вновь разрешил турниры, которые теоретически были запрещены с 1130 года.
Как зрелище и возможность показать себя, турнир привлекал толпы людей. По словам Кювелье, в 1337 году в Ренн съехались пять или шесть сотен рыцарей и оруженосцев со всей Бретани. Бертран находился в толпе и размышлял о своем унижении. Окружающие посмеивались над его скудным снаряжением:
Бертрану было семнадцать лет, он страдал от неказистого внешнего вида. Эмоциональная отчужденность окружающих, жертвой которой он стал с раннего детства, несомненно, поддерживала в нем постоянную агрессивность. Кювелье приписывает ему такие мысли: