Дюна

Император внимательно глядел на Фейд-Рауту — тяжелые плечи, массивные мускулы. Он перевел взгляд на Пола — юношеское гибкое тело, еще не столь иссушенное, как у аборигенов Арракиса, но ребра можно пересчитать, и ни единой жиринки, малейшее движение мышц видно под кожей.

Склонившись к Полу, Джессика произнесла так, чтобы кроме него никто не слышал:

— Одно слово, сын. Опасных людей Дочери Гессера иногда специально обрабатывают: в память им обычными методами поощрения и наказания впечатывается слово. Обычно это — урошнор. Если Харконнен уже обработан, а я подчеркиваю это, шепни эти звуки на ухо — и мышцы его расслабятся…

— Мне не требуются какие-нибудь дополнительные предосторожности против него, — сказал Пол. — Отойди с моего пути!

Гарни спросил ее:

— Зачем он это делает? Ищет смерти, хочет умереть мучеником? Неужели все эти религиозные предрассудки Вольного народа так затуманили его разум?

Спрятав лицо в ладонях, Джессика отдавала себе отчет, что не совсем понимает причины, по которым Пол решился на бой. Она ощущала — в этот зал уже пришла смерть. Она это знала и прекрасно понимала, что преобразившийся Пол способен и возжелать смерти от на-барона, о чем говорил Гарни. Все ее способности требовали одного: защитить сына, но сделать она уже ничего не могла.

— Всему виной эта болтовня, — настаивал Гарни.

— Молчи, — отвечала Джессика, — и молись.

На лице императора промелькнула улыбка:

— Если Фейд-Раута… из моего окружения… так желает, — сказал он, — я освобождаю его ото всех обязанностей в отношении меня и предоставляю право самому выбрать судьбу. — Он махнул рукой в сторону стражников-фидайкинов. — У кого-то из твоих оборванцев мой пояс и короткий клинок. Если Фейд-Раута желает, он может выйти на поединок с моим лезвием.

— Я хочу этого, — сказал Фейд-Раута, и на лице его появилось возвышенное выражение.

«Он слишком уверен в себе, — подумал Пол, — подобным преимуществом я могу воспользоваться».

— Возьми клинок императора, — произнес Пол и проследил, как выполнялась его команда. — Положите все здесь на пол, — он показал место ногой. — Пусть императорские оборванцы отступят назад, к стенке, и дадут место Харконнену.

В зале замелькали одеяния, зашуршали шаги… команды и протесты сопровождали выполнение распоряжения Пола. Гильдийцы остались возле связных аппаратов. В явной нерешительности они хмуро глядели в сторону Пола.

«Они привыкли видеть будущее, — подумал Пол. — А сейчас они слепы, слепы, как и я сам». Ветры времени несли бурю. Даже те немногие бури, что открывались ему прежде в подступающей стене, были теперь закрыты. За стеной непредсказуемого скрывался нерожденный еще джихад. Скрылось сознание расы, которое он ощущал когда-то как собственное страшное предназначение. Квизац Хадерачу, Лисан-аль-Гаибу, даже увечным мыслью Дочерям Гессера все было ясно. Человеческая раса ощутила собственную спячку, затхлую дрему существования, и почувствовала необходимость грядущей бури, которой суждено перемешать все гены. Выживут сильные… И в этот момент люди во всей вселенной словно бы слились в бессознательный единый организм, дрожащий от сексуального возбуждения… что устоит перед подобной мощью?

Пол, наконец, понял, сколь тщетны были его попытки изменить хотя бы кроху в грядущем. Он-то думал, что сумеет предотвратить джихад… но нет, джихаду суждено быть. Яростные легионы вырвутся с Арракиса, даже если его не станет. Он уже показал им путь, подчинил даже Гильдию, ведь чтобы существовать, ей нужна специя. А его фрименам хватит и живой легенды, которой он стал.

Сознание собственной неудачи переполняло его, и он даже и не смотрел, как Фейд-Раута Харконнен стягивал с себя порванный мундир, оставшись лишь в коротких фехтовальных брюках на кольчужной основе.

«Вот и апогей! — подумал Пол. — Сейчас откроется будущее, облака триумфально расступятся. И если я здесь погибну, они скажут, что я принес себя в жертву, чтобы дух мой мог вести их вперед. А если я останусь жив, они скажут — ничто ни в силах противостоять Муад'Дибу».

— Готов ли Атридес? — Фейд-Раута выкрикнул слова, начинающие древний ритуал канли.

Пол предпочел ответить по-фрименски:

— Да треснет и расщепится твой нож! — и указал Фейд-Рауте на лежавший на полу клинок императора, чтобы тот подошел и взял его.

Не отводя глаз от Пола, Фейд-Раута подобрал нож, взвесил его в руке. Возбуждение охватило его. Вот бой, о котором он мог лишь мечтать: лицом к лицу, умением против умения и никаких щитов. Он понимал, что перед ним открывается путь к власти, ведь император, вне сомнения, наградит того, кто убьет смутьяна-герцога. И наградой может оказаться его высокомерная дочь… А этот чурбан-герцог, захолустный авантюрист, куда ему до Харконнена, искушенного в хитростях и подлых уловках в тысячах поединков на арене! Этой деревенщине и в голову не придет, что его ждет не только нож.

«Посмотрим-ка, что ты запоешь от яда!» — подумал Фейд-Раута. Отсалютовав Полу клинком императора, он выпалил:

— Прими свою смерть, глупец.