Дюна

Кайнс подумывал о создании перерабатывающих заводов, собирался извлекать воду из кислорода и водорода местных пород, но затраты энергии и стоимость оказались чересчур велики. В полярных шапках (если забыть о ложном чувстве безопасности, которое они вселяли в души пеонов) содержалось слишком мало воды… но он уже подозревал, где искать ее. Ветры, дующие в известных широтах в определенную сторону, всегда несли влагу. Ключом ко всему был сам состав атмосферы. 12,3 процента кислорода, 75,4 процента азота и 0,023 процента двуокиси углерода, остальное газообразные примеси.

В северном полушарии редкое из местных растений, имеющих корни, поднималось выше 2500 миллиметровой отметки. Из двухметровых корневищ можно было получить пол-литра воды. На планете уже росли и растения земных пустынь, самые живучие приспосабливались, если их высаживали в низинах возле ловушек росы.

И тогда Кайнс увидел солончак.

На перелете от станции к станции топтер его отнесла в сторону буря. А когда она закончилась, под ним оказалась низина — гигантское овальное углубление километров в триста по продольной оси, белизной своей заставившее его полюбопытствовать. Кайнс опустился и тронул языком вылизанную бурей поверхность пустыни.

Соль.

Теперь он был уверен.

Открытая вода на Арракисе была. Когда-то. И он стал вновь просматривать свидетельства о сухих впадинах, где время от времени, не скапливаясь, выступали капли воды.

Кайнс посадил своих новичков-лимнологов из числа фрименов за работу, основным ключом были кожистые лохмотья, иногда попадающиеся в специевом теле после выброса. Их приписывали мифической «песчаной форели» фрименских сказок. Но из фактов сложилось свидетельство, доказательство существования некоего существа, которому принадлежала такая кожа. Оно плавало в песке и окружало карманы с водой в пористом нижнем слое, где температура не превышала 280° абсолютной шкалы.

Эти «похитители воды» гибли миллионами при каждом выбросе специи. Изменение температуры на пять градусов убивало их. Немногие из уцелевших впадали в полуспячку — оцепенение, из которого через шесть лет выходили преображенными в крошечных, всего шесть метров длиною, песчаных червей. Мало кому из них удавалось избежать зубов своих старших братьев и наполненных водой карманов в предспециевой массе и достичь зрелости в облике гиганта Шай-Хулуда. (Вода ядовита для них, фримены знали это уже давно и топили в воде редкого в Малом эрге «чахлого» червя, чтобы получить проясняющий сознание наркотик, который они называли Водой Жизни. «Чахлый» червь — это примитивный вид Шай-Хулуда, достигающий в длину лишь девяти метров).

И цикл наконец оформился: от предспециевой массы — к малому делателю, от малого делателя — к Шай-Хулуду; Шай-Хулуд же рассеивал в песке специю, которой кормились микроскопические существа, корм Шай-Хулуда, называемые песчаным планктоном, они множились, росли, превращались в малых делателей.

Закончив исследование цикла гигантов, Кайнс и его люди свое внимание перенесли на микроэкологию, климат. На поверхности песка предел температуры — 344–359° Кельвина. Футом ниже становится прохладнее на 55 градусов, футом выше — на 25. В тени листьев или камней еще прохладнее на 18 градусов. Далее, питательные вещества — ведь песок на Арракисе, в основном, представляет собой отходы пищеварения червя. Пыль (действительно вездесущая здесь) образуется при постоянном движении поверхности, трении песчинок. Крупные песчинки всегда остаются на подветренной стороне дюны, наветренная же утрамбована ветром. Поверхность старых окислена, ее цвет желтый, молодые дюны имеют цвет материнской породы, обычно серый.

С подветренной стороны дюн и начались посадки. Целью фрименов было сперва негусто засадить дюны хотя бы невысокой травой с плотной кожицей, чтобы сковать дюны, лишить ветер главного его оружия, движущихся частиц.

Зоны для адаптации заложили на дальнем юге вдали от взглядов Харконненов. Мутировавшие пустынные травы высаживали сперва на откосах с подветренной стороны выбранных дюн, преграждавших путь господствующим западным ветрам. И когда их подветренные склоны удалось укрепить, дюны стали расти ввысь, и травы приходилось постоянно подсаживать. Так получились громадные зиги — волнистые дюны высотой более полутора километров.

А когда дюнные барьеры достаточно подросли, с подветренных сторон их стали засаживать серебряной травой, мискантусом, стойкой меч-травой. Все постройки на базах длиной свыше шести высот были закреплены — обсажены травой.

Потом пришел черед более глубоких посадок: сперва эфемеров (хеноподов, маревых, начиная с амаранта), потом наступило время шотландской щетки, низкорослого люпина, вьющегося эвкалипта (выведенного для северных краев Каладана), карликового тамариска, береговой сосны, а потом и истинно пустынных растений: канделильи, сагуаро, бис-наги. Где было возможно, вводили верблюжью полынь, травянистый лук, перистую гобийскую траву, дикую алфалфу, прячущиеся кусты, песчаную вербену, вечернюю примрозу, ладанники, дымовое дерево, креозотовый куст.