Дивеевские Христа ради юродивые Пелагия, Параскева и Мария

«Забегали к Пелагии Ивановне и прочие бывавшие в обители блаженные рабы Божии — такие же, как и она, дурочки, как себя они величали, — рассказывала Анна Герасимовна. — Раз, например, зашла так всеми называемая блаженная Паша Саровская. Она потому и называлась Саровской, что несколько лет спасалась в Саровском лесу. Вошла и молча села возле Пелагии Ивановны. Долго смотрела на нее Пелагия Ивановна, да и говорит: “Да! Вот тебе-то хорошо, нет заботы, как у меня: вон детей-то сколько!” Встала Паша, поклонилась ей низехонько и ушла, не сказавши ни слова в ответ.

Спустя много лет после того сестра обители нашей Ксения Кузьминична, старица прежних серафимовых времен, однажды во время обедни осталась одна с Пелагией Ивановной и, сидя на лавке у окна, тихонько расчесывала у ней голову, а Пелагия Ивановна спала. Вдруг Пелагия Ивановна вскочила, точно кто ее разбудил, так что старицу Ксению испугала, бросилась к окну, открыла его и, высунувшись наполовину, стала глядеть вдаль и на кого-то грозить. “Что такое?” — подумала старица Ксения и подошла к окну поглядеть и видит: отворяется обительская калитка, что у Казанской церкви, и в нее входит Паша Саровская с узелком за плечами, направляется прямо к Пелагии Ивановне и что-то бормочет про себя. Подойдя ближе и заметив, что Пелагия Ивановна ей таинственно грозит, Паша остановилась и спросила:

— Что, матушка, или нейти?

— Нет, — говорит Пелагия Ивановна.

— Стало быть, рано еще? Не время?

— Да, — подтвердила Пелагия Ивановна.

Молча на это низко поклонилась ей Паша и тотчас же, не заходя в обитель, ушла в ту самую калитку. И после этого года полтора не была у нас.

Вот они, блаженные-то, как разговаривают; поди и понимай их, как хочешь... А они, дурочки-то, все знают, лишь друг на друга только взглянут, все и понимают.

Что же, вы думаете, значили эти таинственные их разговоры? А вот что: лет за шесть до смерти Пелагии Ивановны явилась к нам опять Паша с какой-то детской куклой, а потом еще немного погодя и со многими куклами; нянчится, бывало, с ними, ухаживает за ними, называя их детьми. И стала Паша по нескольку недель, а потом уж и по нескольку месяцев проживать у нас в обители: где день, где ночь. За год до кончины Пелагии Ивановны почти весь год прожила у нас. А как скончалась Пелагия Ивановна, то осталась даже и совсем в нашей обители. Была несколько раз она у меня, и я пробовала предложить ей остаться.

— Нет, нельзя, вон маменька-то не велит, — отвечает мне, показывая на портрет Пелагии Ивановны.

— Что это, — говорю, — я не вижу.

— Да ты-то, — говорит, — не видишь, а я — то вижу: не благословляет.

Так и ушла, и поселилась у клиросных в корпусе.

И точно так же хаживали к нам и почитали Пелагию Ивановну и наши блаженные: покойная сестра Прасковья Семеновна, тоже еще серафимовская старица, называвшая ее всегда: “Пелагия Ивановна — второй Серафим”; также покойная сестра Прасковья Яковлевна, называвшая ее маменькой.

А вот, когда пред самою смертью пришла к нам в последний раз некая блаженная Евгения Феофановна — не из нашей обители, а только бывавшая у нас — тут-то что было! Вот как теперь гляжу и никогда не забуду: приходит она к нам и два узла тащит всяких махров. “Вот, Герасимовна сухоребрая, — кричит, — никому не верю, а тебе все имение тащу”.

— А ты полно дурить-то, — говорит ей Пелагия Ивановна, — лучше о смерти поговорим.

Феофановна-то, услышавши эти слова, как вскочит, подбежала к ней, пала к ногам ее и стала обнимать их. “Ты меня проводи”, — говорит; и так-то обе плакали, что жалость была смотреть на них. Чрез несколько дней, не более, 4 февраля заболела Евгения Феофановна. Стужа была страшная. Уж как и откуда она очутилась, не знаю. Просилась и билась под окном у дьякона Ивана Никитича Садовского, что в приходе, родного брата батюшки Василия, — да никто там не впустил ее, зная, как бушует блаженная. Ведь ни угомон, ни закон для них не писан — не всякий терпеть-то их может. Так совсем было она и замерзла, да возле колокольни-то жили хохловские старик со старухой, те и услыхали ее стоны, сжалились над ней, взяли к себе в избу да мне и сказали. Пришла я, вижу: лежит, и жалко мне ее стало... Как быть?

На ту самую пору Агафья Лаврентьевна, нашей же обители сестра, говорит мне: “Жалко мне тебя, Герасимовна; будет с тебя и одной. Дай-ка я ее к себе возьму”. И перенесли мы ее к Агафье-то Лаврентьевне. На другой день Пелагия-то Ивановна мне и говорит: “Поди к Евгении-то, захвати, пока жива”. Пошла я, а она лежит, как и не было ничего с ней, и все бранится да блажит. “Меня, — говорит, — приедут провожать-то с колоколами”. Так и случилось. За батюшкой Василием приехали с колокольчиками свадьбу венчать, а Евгения-то отходит; он на этих лошадях с колокольчиками и приехал ее приобщать. Тут и умерла она. И много их хаживало к нам».

О приобщении Святых Таин