Дивеевские Христа ради юродивые Пелагия, Параскева и Мария

«Так, раз вот в 1882 году, в Петровки (Петровский пост), больно уж доняли меня опять сестры за то, что не приобщила-то я ее, — вспоминала Анна Герасимовна. — Собралась я сама приобщиться, да все и приговариваюсь к ней о том же, а она все молчит. Я уже больно раздосадовалась. Приобщиться-то я приобщилась, да ее и выбранила за то, что она-то не приобщилась, а она все молчит. Заснула я это ночью и вижу: входят к нам священник и диакон с Чашею и приобщили ее. Проснувшись, я уже не во сне, а наяву слышу: отворилась дверь, и уходят; шаги мужские. “Поля, Поля! — кричу, соскочивши. — Кто у нас был? Кто сейчас вышел?” Проснувшись, Поля и говорит: “Никого не было”. А Пелагия-то Ивановна, вижу, молча сидит на любимом своем месте, на полу у печки на войлочке, и такая-то веселая, светлая да румяная — точно вся помолодела. Увидав ее такою, я стала просить у нее прощения. “Ах, матушка! Ведь ты святая, ты ведь молилась да...” Я не успела договорить, а она мне: “Что ты просишь у меня прощения, ведь я не то, что ты говоришь, я великая грешница”. Так и залилась я слезами, что оскорбила ее; а она, увидавши мои слезы, улыбнулась, да и простила. И вот с этих-то уж пор, что, бывало, ни говорят мне, как ни досаждают, никого я не слушалась, а как самой ей угодно, как Господь ей укажет, так и делала.

И частенько-таки бывали ей подобные посещения свыше. Вот уже в 1884 году, незадолго до ее смерти, по обыкновению лежу я на лежанке ночью и не сплю. Она тоже, по обыкновению своему всегда не спать ночи, сидит на любимом своем месте, на полу у печки. Вот слышу я: пришел к ней батюшка Серафим. Слышу я голоса его и ее, и долго так говорили они. Я все слушаю да слушаю: хочется, знаешь, узнать, а всего-то расслушать не могу, только понимаю, что все об обители толкуют. И нашу матушку настоятельницу помянули, это-то я хорошо разобрала. Вот когда уже все стихло и не слышно стало голосов их, я и выхожу к ней. “Это ведь у тебя, Пелагия Ивановна, батюшка Серафим был? Я его голос слышала, и вы с ним все об обители толковали и матушку поминали. Ведь так? Что ж это значит? Не случится ли, — говорю, — у нас чего?”

— Мало ли, — отвечала она, — у нас дел.

Так и не добилась я у ней ничего.

А вот также, за двенадцать дней до смерти ее, лежу я на лежанке ночью, а она на своем полу на войлочке сидит, вдруг — и никогда еще этого не было — слышу я: она запела, всего-то уж не помню, а вот эти слова хорошо поняла: «Ангели удивишася, како Дева восходит от земли на небо». Ах, думаю, что это с ней? Никогда еще так-то не бывало; как бы чего не случилось!... И прошло мало, этак дня через два, ночью опять слышу, что кто-то говорит с нею, и таким каким-то странным голосом, а она точно с ним спорит. Это еще что? Кто это, думаю; да не вытерпела и окликнула: “Маша! Это ты, что ли?” А послушница Маша мне и отвечает: “Нет, матушка, не я; а, должно быть, не Пелагия ли Гавриловна?” А Поля-то крепко-накрепко спит. Тут не выдержала я, вскочила да и вхожу. Вижу: сидит она на своем месте. “Да что же это за странности? — говорю. — Третьего дня ты пела, и я очень хорошо это слышала, да промолчала. Сейчас опять кто-то странным таким голосом разговаривал тут с тобою. Хочу я знать, кто это был. Уж что-нибудь это да значит”. Поглядела она на меня и развела руками.

— А вот тебе, — говорит, — и не узнать.

— Как, — говорю я с досадою, — не узнать? Мало ли кто приходит! Кто тебя знает! Может, вор какой.

— Вор и есть, — говорит она, — тот самый, который души ворует.

Поняла я тут страшный голос, что напугал меня, и замолчала».

Последние дни жизни и кончина

Для Серафимовой обители 1884 год был тяжелым: настало время расстаться ей со «вторым Серафимом», дивной блаженной Пелагией Ивановной, которой предсказал батюшка Серафим: «Многие тобою спасутся».

Келейница Анна Герасимовна передала о последних днях жизни Пелагии Ивановны следующее: «Дня за два до того, как ей совсем слечь, говорит она мне: “Ох, Симеон, Симеон! Как мне жаль матушку-то; да и делать-то нечего”. В это время вся Царская Фамилия здесь ожидалась.

— Что ж, — говорю, — разве беда какая случилась?

— Да беда-то не очень велика, — говорит, — а матушку-то мне жаль.

Тут как раз я и разнемоглась, и затолковали у нас в келии-то, как бы мне не умереть.

— А я — то с кем же останусь, — говорит Пелагия Ивановна и подошла ко мне. — Нет, маменька, вставай; мы с тобой поживем еще маленько.

— Ну, — говорю, — когда мы друг друга так любим, что ты без меня не хочешь оставаться, а я без тебя, так давай кинем жребий, кому выйдет прежде умереть: тебе или мне.

— Ну, — говорит, — давай.

Не успела я сказать, как наши келейницы притащили нам длинную-предлинную бечевку. Пелагия Ивановна прехорошо стала перехватывать рукой. Вышло мне прежде умереть. Увидя это, Пелагия Ивановна огорчилась, пригорюнилась, вздохнула и говорит: “Ох, Господи! Да кого же мне искать-то еще. Нет, уже лучше я прежде умру!”