Диверсант Петра Великого

– Ты же, командир, нам наказал, чтобы мы примечали тех, кто в наши дела нос свой сует. – Он наконец снял верхнюю часть своего маскхалата, превратившись из ночного вора в знакомого мне человека. – Второй день уже такой человече около наших избенок трется. Особливо часто к нашим солдатикам через тын заглядывает. Думается мне, на потаенные фузеи он роток свой раскрывает. Эти-то дурни ничего не видят. Боюсь, прохлопают все. Я ведь Пали посылал за этим человече походить. Цыган рассказывал, что сегодня энтот человече вина взял почти три ведра. После к аптекарю заходил за каким-то порошком. Уж не травить ли собирается нас?

Я машинально еще плеснул в глиняную чашку медовухи. На сухую такие новости совсем не воспринимались. «Чей же он будет? Кто-то ведь послал этого товарища? Кто же, интересно? Петр? Маловероятно. Я и так от него своих придумок не скрывал. Может, старина Лефорт? Хитрющий ведь человек. Такой может и слежку организовать…» Правда, реальность оказалась совершенно иной.

– Я ведь главного не рассказал. – Боярыч вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. – Шпынь этот потом в монастырь пошел. Туда же за ним и вино поперли. Разумею, командир, за тобой церква пригляд имеет.

Причем слово «церква» боярыч произнес так, что у меня волосы на спине дыбом встали. «Как же это все не вовремя! Вроде только-только на ноги вставать начал и мясцом обрастать. Чем же я так церковь-то заинтересовал?» Невдомек мне было, что почти все мои придумки для церкви откровенно попахивали ересью. Будь сейчас у власти царевна Софья, выступавшая ярым ревнителем старины, я бы уже давно сидел в глубоких каменных палатах в Москве или висел на дыбе. Мне бы сбавить темп, перестать высовываться, немного затихнуть… Однако я закусил удила и давно уже потерял всякую осторожность.

– Слушай, боярыч, а ты с церковью как? – Я неопределенно махнул рукой, надеясь на его понимание.

– Гм… – Тот сообразил не сразу, о чем я. – Если про веру спрашиваешь, то верую я в Господа нашего Иисуса Христа. Если же про попов, то не любы они мне. С той поры, как игуменья Белорецкого монастыря у нас с матушкой последнее зерно за долги забрала, видеть не могу их жирные рожи. Все тогда у нас выгребли, до единого зернышка. Потом сразу же боярин с закладными явился, – сквозь зубы прошипел парень. – Мы же с матушкой слезно их молили. В ножках у них валялись, просили хоть немного нам зерна оставить. Она же только крестным знамением нас осеняла. Мол, Бог вам поможет зиму пережить…

Скрипя зубами, боярыч с силой протер ладонями лицо.

– А за то, что дал мне рассчитаться с боярином, по гроб жизни буду тебе должен, – добавил он. – С тобой я теперь, командир…

– Добро, боярыч, – проговорил я. – С этими монахами мы разберемся. Дай срок. Подумать только сначала надо… Тебе же на завтра задание есть. – Тот перегнулся через стол и со вниманием уставился на меня. – Возьмешь всех наших. Форму свою наденьте. Почистить все, натереть, чтобы блестело, как у кота… – Парень при этих словах улыбнулся. – Государь дал мне наказ набрать еще сотни две, а то и три охочих людишек. Воевать крымчака и османа будем… Еще там посмотри, чтобы не доходяги были. Испытай, что ли, их. Экзамены там… Черт, о чем это я? Лучше вот как сделаем. Завтра с тобой посмотрим.

Боярыч откинулся спиной к печке, где с недовольным видом и застыл. И, видит бог, я его прекрасно понимал. Разве только глухонемой не слышал о недавних походах на Азов князя Голицына, оставившего в пустынных степях Крыма десятки тысяч погибших русских воинов. Кому хотелось сложить свою голову ни за понюшку табаку?

– Не бойся, боярыч! Теперь воевать будем по-новому… Османы и крымчаки кровушкой знатно умоются, а мы еще с прибытком останемся.

Глава 10. Рождение морпехов

Утро только еще занималось. Солнце медленно-медленно поднималось, редкими лучами проклевываясь через ветки деревьев. До полуденной, сводящей с ума, жары было далеко. Тянуло морской свежестью с пристани, заставляя кутаться в шерстяное одеяло.

Лепота! Я с хрустом потянулся и поудобнее устроился в гамаке. После вчерашнего тяжелого дня хотелось лежать и лежать, ничего не делая и ни о чем не думая. Словно подслушав мои мысли, поднявшийся ветерок начал легонько раскачивать гамак и, тем самым, убаюкивать. Глаза у меня медленно закрылись.

К сожалению, насладиться утренним покоем не дали. Едва я начал засыпать, как с улицы начали доноситься чьи-то голоса. Шкандыбавшие по грязи люди были явно чем-то очень взволнованы. Говорили громко, с экспрессией.

– Пенек ты трухлявый, когда ж я тобе напраслину толковал? Говорю же, что поход за зипунами это али за пушниной на север пойдем. – Через покосившийся тын мне было прекрасно видно говорившего неказистого вида мужичка с редкими волосами на голове и жидкой бороденкой; он кутался в потрепанный зипун и постоянно жестикулировал. – Вона они, вишь?! Вона! А говоришь, постоянно брешу. Хорошенько в зенки гляди.