Диверсант Петра Великого

– Вижу, – прогудел на это второй, выглядевший повнушительнее. – Правду сказал. Богато людишек стоит на пристани. Давненько такого не видывал… Только думка моя, что не за зипунами мы пойдем. Ты посуди. Сам государь охочих людишек сбирает. Разве государю, как татю, вместно за зипунами ходить? Коли вот купчина, али парняга шальной, али шпынь какой безродный сподобится простой люд сбирать, то про зипуны или другое какое добро след вести речь.

Мне стало очень любопытно, что у меня тут под носом происходит. Выбравшись с гамака, подошел к забору, откуда открывался прекрасный вид на пристань Архангельска. «Ух ты, вашу за ногу! Что это еще за сборище? Местные оппозиционеры, что ли? Привет с Запада? Бунт или, того хуже, война?» Протянувшаяся вдоль берега пристань и правда бурлила народом.

– Черт! Чего гадать-то? Спросить надо. – Я перегнулся через заскрипевшую под моим весом оглоблю и закричал вслед удалявшимся незнакомцам: – Православные! Эй! Куда путь держите?

Те тут же остановились и начали крутить головой. Как меня приметили, так шапки снимать не стали. Пробурчали что-то едва различимое, видимо должное означать пожелание доброго здравия, что меня особо не удивило. Народ здесь, как я понял, лихой и тянуться ни перед кем особо не привык. Сюда последние несколько столетий со всей Руси стекались в поисках лучшей доли и замученные самодурами вотчинниками крестьяне с семьями, и бывшие боевые холопы, и беглые, и обычные тати. Последним, вообще, человека зарезать, что высморкаться.

– Говорю, что за толковище там внизу? Не случилось ли какой конфузии?

Те молча хлопали глазами, похоже соображая, что за птица перед ними.

Помогая незнакомцам проснуться, я накинул на плечи камзол поручика. Новый, пошитый всего пару дней назад, с блестящими бронзовыми пуговицами, камзол сразу же придал мне исключительно бравый и серьезный вид.

– Мы эта… господин поручик. – Хлипкий мужичонка оказался сообразительнее своего товарища, который все еще продолжал пялиться на мундир. – Э… Так слух по темноте прошел, шта государевы люди охочих людишек сбирают. Стока всего посулили, шта держися. И денег, и припасов, и одежу, и сброю, – едва не захлебываясь слюной, перечислял оборванец. – У Сеньки Кривого гутарили даже, шта дуван меж собой, как у казаков, дуванить можно будет. Во, житуха!

Признать, от таких новостей я даже опешил. «Петр еще кому-то поручил войска набирать? Кто же это такой шустрый? Я тут еще только чешусь, а меня уже опередили. Черт, а может, какой-нибудь щегол уши грел на этом разговоре, а потом и к Петру подмазался?» Такого рода мысли пахли очень и очень нехорошими последствиями для моего положения. «Какой-нибудь чувачок живо на этой теме поднимется. Мне же потом достанутся от мертвого осла уши! Хрен вам, а не морпехов! Короче, на пристань надо».

– Евстиха, ты про того охвицера кажи! – от тревожных мыслей меня отвлек нетерпеливый голос второго незнакомца.

Быстро почесав через смятую шапку копну грязных волос, первый продолжил свой рассказ:

– Гутарят, господин поручик, охвицер ходит по самым последним дырам города и разному люду про то сказывает. Одежа у него еще чудная очень. Вся в каких-то пятнах, с мешочками пришитыми. Он-то сулил и скарб, и монету… Только, бают люди, шта берут в охочих не всякого. Мол, прежде должон ты какой-то ойзамен казать. А что это за зверь, никто и знать не знает… Уж не барыш ли охвицер так собе просит?! Бог его знает. Пойдем мы, а то и местов не останется.

Услышав про чудную одежду в пятнах и «ойзамен», я сразу же узнал этого странного «охвицера». «Боярыч, боярыч, гусь ты лапчатый! Что ты там такое устроил? Куда тебя понесло? Я же сказал, что надо меня подождать! Или не сказал… Не помню. Вчера еле живой был от усталости. Не дай бог, что-нибудь учудил!»

Бросив еще раз взгляд на растущую толпу у пристани, я побежал в дом. Нельзя было терять ни минуты. По-хорошему, я уже давно должен был быть там и возглавлять всю эту шумиху. «Вдруг государь заявится? Что он там увидит, один бог знает! Короче, бегом! Бегом!»

– Чертов мундир! Как в таком воевать?! Это все пока напялишь на себя, десять раз в плену окажешься! Чулки бабские! – к чулкам и колготам у меня отвращение еще с детского сада осталось. – Штаны, больше похожие на шорты! Ботинки, которыми бошку можно прошибить! Черт! Здесь узко, там дыра и дует…

Наконец головной убор, черная шерстяная треуголка с щегольским золотым галуном по краю, был водружен на голову. В начищенном до блеска бронзовом подносе, поставленном на попа, отразился молоденький, но до ужаса серьезный прапорщик. Ни дать ни взять слуга царю, отец солдатам! Стало быть, я готов! Нет, еще кое-что забыл.

– Куда эта бляха делась? – забурчал я, в нетерпении оглядывая комнату. – Только что ведь видел… Черт, как же я ненавижу собираться в спешке! А! Вот она!

Полагавшийся прапорщику серебряный нагрудный знак с позолоченной каймой, на котором изображались Андреевский крест и корона, висел на печке.