Диверсант Петра Великого

– Православные! – заорал я что было сил. – Послушайте меня! – Толпа уже успокоилась, и орать так сильно необходимости не было. – Я поручик Преображенского полка Александр Данилович Меншиков. Знаете, кем я был еще полгода назад? Обычным пирожечником! Пирожками торговал.

Ответом мне было молчание и сотни любопытных глаз. Видно было, что так с ними еще никто не разговаривал. «Сейчас я вам устрою разрыв шаблона. Такую песню спою, что толпами в морпехи повалите…» Выступать перед аудиторией было для меня не в новинку. Будучи искусствоведом, непосредственно работавшим со многими антикварными салонами, мне не раз и не два приходилось посещать закрытые выставки, мероприятия для особой публики с большими кошельками и пресыщенными вкусами. Уговаривать толстосумов купить ту или иную древность было не самой простой задачей. Здесь же публика была совсем не искушенной…

– А сейчас? Я поручик Преображенского полка! Сам государь ко мне расположен. Слышите?! Любой из вас сможет так же! Ты! Ты! И ты сможешь! – Я резко выбрасывал в толпу руку, указывая то на одного, то на другого мужика. – От вас нужно лишь усердие! Государь Петр Алексеевич ценит усердных, привечает трудолюбивых и награждает верных… – Набрав побольше воздух в грудь, я поддал в голос внушительности. – Сегодня он дал мне свое государево позволение набрать в особую воинскую команду вольных людей для службы на морских и речных кораблях. Будут такие солдаты прозываться морскими пехотинцами и иметь особую одежку. Для таких солдат государь пообещал особый почет и свою милость за заслуги…

В какой-то момент я почувствовал, как на меня находит вдохновение. Это было что-то едва уловимое, поднимающееся откуда-то изнутри чувство уверенности и правильности. Ты точно понимаешь, что, когда и как говорить. Каждое твое слово наполняется убежденностью. Исчезают неуместные паузы, повторы. Ты уже не просто говоришь о чем-то, ты живешь этой речью.

– Тогда государь сказал мне; «Лексашка, друг сердешный, пора россейским войскам идти на нашего давнего ворога, на крымчака и османа. Хватит им пить кровушку православную и зорить наши окраины». Знаете, братцы, что он мне еще сказал? – Конечно, я обманывал их, но чувствовал, что делать нужно было именно так. – Государь вспомнил про сожженные города и села, тысячи и тысячи уведенных в рабство пленников. Сказал он, что по каждой невинной деве, по каждому человеку скорбит его сердце. Слезы тогда полились из его глаз.

Сделав паузу, я прикрыл глаза. Людям надо было дать немного времени, переварить все сказанное. Пауза нужна была и мне самому, ибо запас вдохновения иссякал слишком быстро. «Вроде бы все сделал, как сказано у классиков ораторов… Разорвал шаблон у слушателя, усыпив его разум. После стал давить на эмоции, рисуя красивые картинки. В конце, когда слушатель начинает уставать от эмоций, обязательно нужно напомнить ему о чем-то практическом и очень нужном именно ему… Короче, теперь нужно показать им красную морковку!»

Выждав паузу, я продолжил:

– От себя же скажу… Если тошно вам на месте сидеть и хочется Отечеству послужить, идите в морпехи. Будете сыты, одеты, обуты и с монетой. Никто более обидеть вас не сможет. Подсудны будете лишь государю нашему Петру Алексеевичу… Все слышали? А коли слышали, то становись под мою правую руку те, кто желает в особой роте служить. – Я вытянул руку в сторону от себя. – По левую же руку становись те, кто просто пришел посмотреть на людей.

Несколько минут ничего не происходило. Собравшиеся молча переглядывались и шептались между собой. Наконец, в толпе наметилось некоторое шевеление. То один, то другой мужичок начинал продвигаться в правую сторону, постепенно увлекая за собой соседей. Вскоре толпа разделилась на две неровные части: левая часть, самая многочисленная, насчитывала сотни две с половиной и правая часть, в которой оставалось чуть больше ста человек.

– А теперь, братцы, встали ровнее. Посмотрю на эдаких молодцов. – Я спрыгнул с бочки, собираясь посмотреть на будущих морпехов вблизи.

Подойдя к строю ближе, почувствовал отвратительный гнилостный запах, который было сложно описать словами. «О-го-го! С гигиеной тут, оказывается, полный амбец… А ведь писали в свое время про вонючий Запад и чистую Россию. Кому верить? Кажется, верить вообще никому нельзя… А если кто-нибудь болен какой-нибудь гадостью?»

Чуть позже Пали, чувствовавший себя среди местных как рыба в воде, просветит меня на этот счет. Оказывается, царь Петр, едва не помешавшийся на идее строительства флота, запретил валить сосны для иных нужд. Игумен местного монастыря и губернатор под это дело вообще запретили местным в лес лишний раз заходить. Дело дошло до того, что дрова в Архангельск пришлось возить за сотню верст. От такого цена на воз дров взлетела до небес.

– А ну-ка, братцы, снимай одежу! Кафтаны и рубахи! Смотреть буду, не болен ли кто.