Длинные дни в середине лета

ленинградской истории. Но разве он еще не расплатился за нее всеми

своими сомнениями и мучениями?

— Спасибо большое, — сказал Юра и положил ла сиденье смятую

рублевку, — до свидания.

3

Савельевы, как и договаривались, были дома — в своей просторной

обжитой двухкомнатной квартире, казавшейся роскошной по сравнению с

их однокомнатной. Эти посещение, да и не только они,; а вообще вся

дружба с Савельевыми вызывали у Юры. ощущение зависти, тем более

стыдной, что он предполагал, что Савельевы знают о ней. Но как не

появиться этой зависти, если все, за что ни возьмись, у Савельевых лучше?

Ладно, оставим квартиру (хотя она не только двухкомнатная, но и

гораздо более удобная: с просторной передней, большой кухней, высокими

потолками, их кооператив— высшей категории, а у Васильевых — по-

следней, наверное), оставим район (у Савельевых он куда ближе к центру, и

репутация у него гораздо выше). Но оставим все это, возьмем Свету и

Наташку. Они одноклассницы, одну школу кончили в одном году. Светка —

кандидат наук, работает в Институте философии. Наташка четыре года

поступала в театральное училище, окончила его посредственно, три года

сидела без работы (таких актрисочек в Москве завались), пока ее не взяли в

этот разъездной театрик. У Светы — статьи в толстых журналах и поездки за

границу, у Наташки — дребезжащий автобус, на котором они ездят по

Подмосковью, и пятнадцать’ строчек мелким шрифтом в «Вечерней

Москве», которая однажды удостоила их балаган вниманием. Разница в

зарплате соответствующая. У Светы Вера пошла в третий класс, у них —

Обратно, который пока не знает ни одного слова, кроме этого, потому что

ему еще и полгода нет, и, значит, все болезни, беспокойные ночи, ясли-

садики еще впереди.

Конечно, эти доводы ничего не стоят. Наташка ничуть не глупее, не

хуже, она даже красивее Светки, хотя модных шмоток у нее в десять раз

меньше. Но что-то ведь и это значит?

Или взять Виктора и Юру. Виктор с первого захода поступил на

филологический факультет МГУ, а Юре вернули документы в скромном

Станкине — не прошел по конкурсу. Потом Виктор изучал классическую

филологию, а Юра — курс молодого солдата, Виктор ходил на самые

интересные спектакли и выставки, а Юра — на вахту через двенадцать часов

по двенадцать (самое смешное, что Виктор окончил Университет лейте-

нантом, а Юра — все тем же ефрейтором, потому что бывшие солдаты

военную подготовку в институте не проходили).

И дело тут не в том, что Виктор москвич, а Юра из Верхних Серег

(поступил же парень из их класса сразу в физтех). И не в том, что служба в

армии отняла три года (надо же кому-то служить? И очень ошибается тот,

кто думает, что в армии служат только ни на что не способные дурачки). А в

чем же дело?

Но продолжим сравнение. У Светки и Виктора родители москвичи, с

одной стороны — врач и научный работник, с другой — какие-то

театральные деятели. Тут и моральная, и материальная, и любая другая

помощь. У Наташки мать алкоголичка, сходится и расходится с такими же

пропойцами, встречаться с ней — одна мука. Помощи, конечно, никакой —

лишь бы в покое оставила. И еще мысль, не передалось ли это по наследству

Обратно (Наташка тоже от выпивки никогда не откажется). У Юры родители

учителя. Помощи почти никакой — много ли они получают, а там еще Два

младших брата. Деньги на кооператив дали — заставили взять — все те же

Савельевы, век с ними не расплатиться. Конечно, родителей не выбирают и

мать — всегда мать. Но почему бы, черт побери, не наоборот?

Ладно, поехали дальше. Да, потом Юра поступил на химический

факультет МГУ, даже солдатские льготы ему не пригодились, он и по

общему конкурсу со своими пятерками прошел бы — а это кое-что значит,

если перед этим три года в ушах только точки и тире, окончил (кстати, с

отличием), его взяли в академический институт, и через год он выйдет на

защиту. Все, кажется, прекрасно, и ни в чем он тут никому- не уступает.

Это — если смотреть со стороны. Но на себя-то он со стороны смотреть

не может. А внутри черт знает что творится. Очень странные, дерзкие даже

мысли стали посещать скромного мэнээса: он перестал верить в науку. Нет,

не в могуществе ее он начал сомневаться, не в ее постоянном движении и не

в будущих ее открытиях. Роль ученого, а если выражаться еще более высо-

ким стилем, роль личности в науке — вот, что стало занимать его. Он

пришел к выводу, что наука перестала быть уделом избранных. И не только

потому, что этих избранных не хватило бы, чтобы удовлетворить ее

гигантский аппетит, а потому что ей эти избранные не очень и нужны. При

сегодняшнем уровне знаний всякое открытие прогнозируется задолго до