Длинные дни в середине лета

— Что ты! Я знаешь как сразу поумнею? На сорок процентов. —

Сергей достал из холодильника бутылку, разлил.

— А ты ничего, — сказала Наташка, выпив. — Только все молчишь. Ты

меня боишься?

— Не очень.

— А ты совсем не бойся. Я без нагана, понял?

— Понял.

— Ну, тогда давай еще.

Она налила себе, пошла с бутылкой к Сергею, но остановилась.

— Только ты сразу скажи — пять рублей дашь?

— Дам.

— Нет, ты на стол положи

Сергей выложил пятерку и так и остался стоять с пустой рюмкой.

— Ха-ха! — крикнула Наташка. — Дал, а? Дал!

Она схватила эту бумажку, приложила ее к лицу, попробовала сдунуть,

потом смяла, подбросила. Она носилась по кухне и кричала:

— Дал, а? Дал! А ты боялась!

Потом она замолчала, и наступила неловкая тишина.

— Ну что? — спросила Наташка. — Что ты молчишь? Сейчас, да? Нет,

давай еще выпьем.

Сергей пить не стал. Наташка опять одним махом опрокинула рюмку,

посмотрела, куда ее поставить, обтерла о платье руки и медленно пошла к

Сергею. Не доходя шаг, она остановилась. Они стояли минуту или две друг

против друга.

Вдруг в комнате зазвонил телефон. Сергей побежал и снял трубку.

— Привет! — закричал он. — Что же ты не звонишь? У меня все по-

старому. Какой отпуск — я же в приемной комиссии. А у тебя что? То есть

как — нет новостей? Нет уж, если позвонил, говори конкретно, выкладывай

свои мысли. Нету?

Вошла Наташка с налитой рюмкой, но Сергей только махнул — не

мешай, сейчас.

— Нет, — сказал он, — ты меня не обманывай. Весь советский народ

строит коммунизм, а у тебя никаких новостей? Зачем же мы тогда убили

царя и господина Рябушинского? Чтобы ты беспартийно дрых на продав-

ленном диване? А как же пролетарии всех стран? Тебе до них нет дела? Я

напишу в твою партийную организацию. Поверят. Ничего, я тоже

беспартийный. Пускай воспитывают. Лучше давай новости. Ты еще про

погоду расскажи. В газете прочитал? А Грета Михайловна... Передай ей

привет. А еще что? Ну и жизнь. Тогда привет. Звони. И чтобы новости были,

слышишь?

Сергей повертел трубку — она орала противным голосом, с сожалением

положил ее и пошел в кухню. Наташка сидела за столом.

— Думаешь, — сказала она, — если заплатил, можешь издеваться как

хочешь? Ты не прав.

— Ин вино веритас. Давай выпьем. Разве пятерка — деньги?

— И опять не прав. Пятерка, конечно, ерунда, но важен почин. А

потом можно и прибавить. Вот ты сколько получаешь?

— Сейчас. Давай выпьем. Мне нужно позвонить.

— Не горит. Или боишься, что жена придет? Давай закроемся и свет

погасим.

— Ты и в деревне такая смелая?

— А что? Она позвонит-позвонит и пойдет к своему хахалю.

Думаешь, у нее хахаля нет?

— Интересная мысль. Не бойся, она сегодня не придет. В другой раз

проверим.

— Тогда посиди. Так ты сколько получаешь?

— Выпили! — Сергей взялся за рюмку. — И подожди. Я только

позвоню.

Он опять пошел к телефону.

— Я, — сказал он, набрав номер, — не нужны мне твои серые

новости. Я вчера «81/ » смотрел. Не мог я тебя взять,

2

меня самого взяли.

Там такая давка была — хоть конную милицию вызывай. Пуговицу

оторвали, пока с билетом лез. Как еще билет не вырвали! А потом,

знаешь, смешно было. Из-за чего шум? Зачем милиция? Ты

представляешь, мечется этот несчастный Гвидо Ансельми — кажется,

так его зовут, — которого играет великолепный Мастрояни, то между

бабами, с которыми он раньше спал или собирался это сделать, то между

своими детскими воспоминаниями, в которых тоже до фига эротики...

Ну, баб временами голых показывают... Не совсем, правда, но кое-что

видно... А что еще? Зачем все это? Не поймешь.

В конце — это, наверное, Феллини очень любит — такой горько-

радостный карнавал. Помнишь, как Кабирия идет в финале —

оскорбленная, обманутая, оборванная? Слезы у нее на глазах — и тут

толпа каких-то веселых людей. Они пляшут, поют вокруг нее, и, под-

чиняясь их настроению... Погоди!

Что-то загремело. Сергей пошел посмотреть, что случилось. Наташка

стояла на четвереньках перед ванной и мычала.

— Порядок, — сказал Сергей и пустил воду, — только не утони.

— Так вот, цомиишь, — вернулся он к телефонной трубке, — все

они кружатся около Кабирии, и она оказывается охваченной этим

весельем — не совсем, но самую чуточку, но уже появляется какая-то

надежда у зрителя, что переживет свое горе героиня, что не так уж

страшно то, что произошло, а если и страшно, то что поделаешь, жить

все равно нужно. Гениально, правда?

Но там, в «Кабирии», был сюжет, ты знал, что с ней происходит, что

она хочет, кто ее обманывает, — все было ясно. А здесь вот такие

метания, а потом похожий карнавальчик, все берутся за руки и водят

хоровод вокруг не то макета, не то настоящей ракеты — пускай раньше

было тяжело и противно, но жизнь продолжается. И потому, что раньше

ничего понять было нельзя, этот железный финал не срабатывает. В