Длиной в неизвестность

— Бегу, — Тору лениво поплёлся за ним: с лица не сходила расслабленная улыбка.

Шаг двенадцатый. Краска и ложь

Поначалу жить у Юры было неудобно. Непривычно было вздрагивать от хлопков двери, от приступов громкого кашля за стеной, по полчаса ждать очереди в ванную и в домашних тапочках выходить курить на улицу. Юра всегда улавливал запах дыма, морщился, смотрел, намекая, или сразу выставлял его за дверь. Тору был понятливым — в тапочках больше не выходил, а после выкуренной сигареты не меньше десяти минут стоял на улице, позволяя ветру стирать следы.

К концу недели Тору понял, насколько важны были прошедшие дни: ему нравилось готовить на двоих полезные японские блюда и выхватывать из рук Юры пакеты фастфуда, он получал странное удовольствие, скупая литры апельсинового сока и делая уборку в скромной двушке с советским ремонтом.

Тору приходилось привыкать к новому соседству. Жить с Юрой было совсем иначе, чем с матерью: градус тревоги снижался, дышать становилось легче, а ладони всё чаще оставались сухими и тёплыми. Находиться под крышей с другим человеком, учиться понимать его, как самого себя, и строить быт с учетом чужих потребностей ощущалось чем-то новым — неизведанная дорога притягивала к себе крутыми поворотами и живым рельефом. Юра был похож на пышно цветущий гибискус — такой же неприхотливый, он мог без проблем и последствий питаться шаурмой и чебуреками из уличных лавок, не спать ночами и оставаться бодрым, стоять на балконе босиком, мёрзнуть, но не болеть.

Балкон стал одним из любимых мест Тору, он приспособился рисовать там, сидя на складном стуле у тумбы. Из окна тянуло холодом, но тёплая одежда и возможность уединения не давали отвлекаться на ползающие по коже мурашки. Желание рисовать появилось у Тору само собой — в один момент, разглядывая верхушки серых панельных домов, он почувствовал вдохновение и не почувствовал стыда за вылившиеся на лист пятна. Юра сказал, что видит в картине летящих по небу пушистых многоглазых котов. Ему нравились создаваемые Тору абстрактные сюжеты: однажды он попросил кисть и вывел на листе кляксу с покатыми щупальцами. Композиция жанра никогда не создавалась так выверенно и дотошно — Юра будто боялся навредить хрупкому пространству неумелыми движениями. Тору не мог ожидать от него, жившего в хаосе и непоследовательности, плавности и изящности, но его рука неспешно перемещалась от объекта к объекту, очерчивая новые грани. Там, где было самое место беспорядку и открытости, Юра проявил граничащую с скрупулёзностью педантичность. Тору завороженно всматривался в его движения, поправлял, где считал нужным, но не мог раскрыть для себя тайну рождающегося искусства. Он чувствовал себя выброшенной за борт больной рыбой.

Юра, закончив картину и мастерски доработав детали, фыркнул и отвёл взгляд. «Мёртвая, — он отложил лист в сторону и повернулся к Тору испачканным в краске лицом, — у тебя действительно есть талант. Веришь?» Тору тяжело сглотнул. Разумеется, он не мог не верить, когда Юра говорил об этом без тени сомнения. Но воспоминания из детства закружились рядом, коснулись шеи и осели в груди.

Тору продолжал рисовать в свободное от учёбы время. Дни тянулись дольше обычного, вечера — никуда не спешили, позволяя расслабленно наслаждаться собой. Оценки улучшались, отношения с однокурсниками плавно налаживались: в компании Киры его приняли с пониманием и — он боялся спугнуть посмотревшую в его сторону удачу — теплотой. Новые знакомые интересовались его увлечениями, талантами и привычками, рассказывали о себе так, что было действительно интересно слушать и вникать в глубину чужого внутреннего мира. Люди вокруг него больше не были болванками с бледными лицами, не были размытыми портретами, нарисованными детской акварелью, и фоновым шумом, мешающим сосредоточиться на своих переживаниях. Тору почти не о чем было переживать, проблемы учёбы казались не стоящей внимания мелочью и пылью, поднявшейся из-под упавшей на старый ковёр бутылки.

— У тебя какая-то энергетически приятная квартира, — признался он Юре, когда они в час-пик пробивались через толпу в вагоне метро.

— У меня живут черти, — посмеялся Юра. Тору вспомнил висевшие в его комнате постеры, — мама говорила, что черти. И сам я как чёрт.

— Она даже не заставила тебя их снять?

— Нет, — ответил Юра, — конечно нет, моя же комната. Могу хоть жертву приносить, только бы не шумел и не портил всё остальное. Ну и конечно, чтобы помнил про Бога.

Тору кивнул. Кому-то в самом деле было всё равно на происходящее за стеной.

В переставленной на балкон тумбе нашлась кипа толстых и тонких папок, кишащих файлами с чертежами, программными кодами и невнятными картинками. Лезть глубже в личные документы Тору не стал, но позже, в ходе вечернего разговора, выяснил, что Юра иногда зарабатывает программированием и дизайном логотипов для мелких компаний.