Длиной в неизвестность

— Тем более, — Юра зевнул и потянулся. Его позвоночник приятно хрустнул. — В универ надо.

— Ты пойдёшь? — удивился Тору. Юра пропускал пары, будучи совершенно трезвым и бодрым, а сейчас решил поиграть в праведного студента?

— Конечно.

— Серьёзно? У тебя сколько пропусков по циклу?

— Как раз спрошу, — пожал плечами Юра. Тору едва не присвистнул от его восторженно-горделивой наглости, — у препода. Староста устал считать, наверное. Но тут мало, в прошлый раз было семь, по-моему.

— Из четырнадцати?

— Из двенадцати, — поправил Юра. — Пора браться за ум.

Он закинул на плечо рюкзак и вышел из комнаты. Тору последовал за ним, ворча и причитая.

На занятиях он едва держал глаза открытыми — стены университета действовали на него лучше любого снотворного. Всё утро Тору был бодр и почти весел, но, поднявшись на третий этаж учебного корпуса, понял, насколько ошибался насчёт своих сил. Юра же, напротив, сидел как никогда ровно, отвечал на вопросы и даже писал конспект. В последний раз он видел такое его стремление в самом начале года. Тору успел ему позавидовать, бодрость была настоящим сокровищем: часть гостей вчерашнего вечера, которая сумела добраться до университета, едва справлялась с похмельем.

— Выглядишь как заядлый трезвенник, — поделился он. Юра щёлкнул ручкой и, размяв пальцы, кивнул:

— Я и есть трезвенник, — он снова шумно кашлянул, заставив лектора ненадолго замолчать.

Тору взбодрился, но в сторону преподавателя не посмотрел: после истории Танаки Иори он опасался любых взаимодействий с «людьми учебными».

— Весь день кашляешь, — заметил Тору, — весь народ так распугаешь. Заболел что ли?

— И к лучшему, что распугаю, — Юра подчеркнул что-то в конспекте: создавалось впечатление, что он действительно слушал донельзя скучную лекцию. — Ты-то не пугаешься.

— А я привык.

— Это бронхит, — объяснил Юра, — в детстве забили на него, говорил же уже.

— Утром я думал, что ты задохнешься, — признался Тору, — было страшновато.

— Я тоже думал, — сказал Юра, но, заметив вопросительно-удивлённый взгляд Тору, добавил: — шучу. Меньше бойся, а то рано постареешь.

Тору отписался матери, получил в ответ огромное сообщение о своей безответственности, о моргах, полиции, больницах и пережитых ужасах, но не испытал по этому поводу никакого угрызения совести. Свободой хотелось дышать свободно. Своими лёгкими. Вдох — он в самом деле позволил себе ослушаться? — выдох.

— Можно я сегодня к тебе? — спросил Тору, выйдя из университета. Юра шёл впереди, не оглядывался и не смотрел по сторонам — дорогу переходил будто наощупь, но до сих пор не попадал в опасные ситуации. Неужели мысли действительно материальны? Пока Тору ждал ответа, в его голове успело пронестись множество самых страшных сценариев. Сердце забилось быстрее.

«Квадрат дыхания, квадрат дыхания», — повторял он себе, пока Юра набирал что-то в телефоне, быстро бегая пальцами по клавиатуре. В этих пальцах и поблескивающих на свету ногтях пряталось спокойствие. Тору пытался дотянуться до него, но никак не мог поймать нужную нить, поэтому, как завороженный, продолжал смотреть.

— Пожалуйста, — сказал Юра, тыкнув ему в лицо экраном.

Мама: /Присмотри за квартирой, сильно не траться и не занимайся глупостями/

— Это «да»? — переспросил Тору.

Юра хлопнул себя по лбу.

— Это «да» на несколько месяцев.

Тору улыбнулся. Сердце снова стало биться в привычном темпе. Решительно выдохнув, он открыл чат с матерью. От сообщений веяло тоской и страхом: казалось, даже буквы застыли, в ужасе раскрыв пиксельные рты. Кричала каждая строчка, текст умолял о помощи, экран разрывался от напряжения. Тору почувствовал, как за ним закрылась клетка, ощутил, как к запястьям приковали тяжёлые цепи, и в это же мгновение безжалостно удалил все сообщения. Слово за словом, строку за строкой — от их с матерью диалога остались неопределённые «Данное сообщение удалено», от воспоминаний — «Фото не существует», от контроля и страха — «Я сегодня у друга и ещё неделю точно. Не теряй, всё в порядке».

Цепи дрогнули, въелись в запястья с новой силой, сжали кости до скрежета, а затем резко ослабли и превратились в скользящий по ветру прах. Прутья клетки затрещали, зазвенели, начали плавиться и стекать к ногам освободившегося пленника. Тору поднял глаза к небу: над головой пролетела распахнувшая крылья птица. Смелый и вольный хищник — маленький, хрупкий, тонкокостный зверёк, обретший свободу безграничного пространства, но продолжающий метаться в поисках еды и крова.

Тору не отрываясь смотрел на неё несколько минут — потёр уставшие глаза: цветные мушки заволокли темноту.

Когда он в следующий раз посмотрел вверх, над ним, оттеняя пятнистое небо, кружили две птицы: следовали друг за другом, разлучались разными сторонами и формами, но неизменно льнули к видимому только им теплу. Вместе.

Тору тоже умел летать. Никогда не пробовал, но знал, что умел. Разве могло быть иначе? Иначе быть просто не могло. И перед трагичной смертью он имел право расправить крылья.

— Да что ты там застрял, идём, — окликнул его ушедший далеко вперёд Юра.