Дневник, 1893–1909

1 сентября. Будучи в Петербурге, заезжаю к Витте. Застаю его весьма мрачным и меланхоличным. Ведение дел и положение лиц, дела ведущих, особливо министра финансов, делается все более затруднительным. Главной причиной — опять-таки все более и более резко выдающееся настроение Государя, настроение, главным образом внушенное черногорками и их протеже Филиппом. Этот, по оценке своих покровительниц, святой человек внушает Государю, что ему не нужно иных советников, как представителей высших, духовных, небесных сил, с коими Филипп ставит его в сношение. Отсюда нетерпимость какого бы то ни было противоречия и полный абсолютизм, выражающийся подчас абсурдом. Если на докладе министр отстаивает свое мнение и не соглашается с мнением Государя, то через несколько дней получает записку с категорическим приказанием исполнить то, что ему было сказано. В черногорско-филиппском вопросе большую роль играет денежный вопрос. Прошлой осенью Стана и Милица, находясь в Ялте, вызвали к себе Витте и стали требовать от него, чтобы он согласился на крупную денежную выдачу их отцу, черногорскому князю. Витте отвечал решительным отказом, и тогда Стана с запальчивостью сказала ему, что она заставит его раскаиваться в таком отказе. На второе приглашение Витте не поехал и остался с обеими сестрами во враждебных отношениях. Это, конечно, не помешало и Филиппу, и черногоркам получать от Государя многочисленные и значительные денежные суммы как последствие чтений и бесед о высшем, лучшем, неземном мире, представителями коего они являются в придворной развращенной среде. К этому прибавилось, что Милица объявила себя императрице начитанной и опытной в сфере акушерства, вследствие чего придворный лейб-акушер Отт был отстранен от наблюдения за здоровьем императрицы во время мнимой ее беременности, уступая место Филиппу, доведшему дело до постыдной во всех отношениях развязки.

Сила влияния этих негодных людей проявляется ежедневно. Из множества примеров приведу один, на мои глаза наиболее поразительный.

В Париже уже много служит в качестве начальника русской секретной полиции некий Рачковский[746]. Дело свое он понимает и ведет очень хорошо и еще при Александре III пользовался особым доверием высших властей и самого Государя, который неоднократно вызывал его к себе для выслушания личных его заявлений. Начальник личной государевой охраны генерал Гессе поручил Рачковскому представить сведения о Филиппе. Составленная Рачковским записка выяснила, что Филипп сын мясника, сам был мясником, не получил никакого образования, вздумал лечить больных, что вскоре ему было запрещено полицейскими властями; тогда он пустился в спекуляции, потерял на бирже четыреста тысяч франков и затем обратился к гипнотизму как средству существования. Где-то (кажется в Дижоне) — он познакомился со Станой, а затем через нее достиг и до Государя. Записку свою Рачковский представил Сипягииу, который, прочитав ее, дал Рачковскому такой ответ: «Я не понимаю, почему Вы представляете мне эту записку, которую я не поручал Вам составлять. Предваряю Вас, что ежели меня когда-либо об этом спросят, то я отвечу, что Вы никогда мне ничего не представляли и я об этом ничего не знаю. Ответив Вам как министр (следовало бы прибавить доблестный), я как частный человек дам Вам совет: бросьте свою записку в камин и никогда о ней не упоминайте».

Рачковский представил свою записку генералу Гессе, который подал ее Государю. Государь до того рассердился, ознакомившись с содержанием записки, что изорвал ее в клочки, бросил их на пол и стал топтать ногами. Отсюда началось нерасположение к Рачковскому, которое усилилось еще следующим обстоятельством: Рачковский пользуется особым расположением президента Лубе в такой степени, что в последнее его путешествие сопровождал его и жил в комнатах, отведенных президенту в царскосельском дворце. Ввиду таких личных отношений Рачковскому поручено было добиться от президента дарования Филиппу патента на звание доктора медицины. Лубе созвал Совет министров и объявил им о своем желании угодить русскому императору. Министры и в особенности министр народного просвещения, коего это предложение [касалось], заявили о полной невозможности исполнить такое требование, предвидя в случае такого исполнения парламентские запросы и вероятное падение министерства. По доставлении такого отказа Рачковский получил приказание просить о допущении Филиппа к докторскому экзамену с рекомендацией снисходительности экзаменаторам. На это министр народного просвещения согласился; но когда этот ответ был передан черногорским покровительницам авантюриста, то Стана объявила, что предложение это будет [принято] только в том случае, если экзамен будет произведен в ее комнате [?]. На этом дело и остановилось.