Дневник, 1893–1909

Я заключаю из всего, мной слышанного, что улучшение теперешнего порядка необходимо и что средства к улучшению заключаются в том, чтобы найти лучших людей и умножить ими ряды служащих в судебном ведомстве. Эта задача для министра юстиции достижимее, чем для других министров, потому что в свое сорокалетнее существование применение судебных уставов выработало в судебном сословии нравы, взгляды, служебную и житейскую практику для многочисленной группы людей, среди коих министр юстиции и может найти опытных и честных деятелей; конечно, материальное положение людей сих должно быть обеспечено совсем иначе, чем сегодня, так как от этих отцов семейства нельзя требовать аскетического самопожертвования. К этому, разумеется, должно прибавить, что направление, даваемое высшей властью министра юстиции, может и должно придавать его подчиненным, в особенности лицам прокурорского надзора, энергию и силу, недостаток коих чувствуется.

После сего Витте, Пален, Дурново говорили вторично все в том же смысле. Заседание кончилось почти в семь часов; Государь еще раз обошел всех присутствовавших, пожимая каждому руку. Меня почему-то он поблагодарил за то, что я говорил, правда, довольно продолжительную речь. Я извинился за присылку в теперешнее суетливое время трех толстых вновь вышедших томов моего биографического словаря. Он отвечал, что этот словарь никогда его не покидает, и прибавил, что не успел еще прочитать рекомендованные мной биографии князя Потемкина-Таврического.

В 9 часов заседание Финансового комитета у Сольского.

За невозможностью сделать заграничный заем выпускаем на сто пятьдесят миллионов пятипроцентных облигаций. Кои за невозможностью поместить на рынке дисконтируем в Государственном банке.

22 ноября. Вследствие полученного Сольским от Государя письма, в коем выражается повеление, чтобы постановления Совета министров восходили на высочайшее утверждение через Государственный совет, причем высказывается мысль, что таким путем дела получат законный и твердый ход, собираемся в общее собрание Государственного совета для рассмотрения проекта временных правил относительно повременных печатных изданий[870], достигнувших после манифеста 17 октября необузданной наглости.

Вследствие высказанного Государем желания, чтобы дело это было рассмотрено в одно заседание, сидим с 1 часа до 7 ½ и исполняем возложенную на нас задачу. Поправки, сделанные Советом, многочисленны, и принимаются кабинетом беспрекословно. Рельефный инцидент возбуждается графом Паленом. Он предлагает, чтобы частное обвинение журнальной редакции в клевете могло быть предъявляемо не в месте нахождения редакции, а в месте получения оскорбленным журнального листка, содержащего клевету. Такой порядок введен три года тому назад в Германии, и Пален справедливо ожидает, что такое правило во многих случаях обуздает бесцеремонную ложь журналистов. Юристы, и во главе их Фриш, Таганцев, Манухин, восстают против предложения Палена и не принимают его серьезно. Председатель Сольский равным образом не придает делу важности, но тем не менее приказывает отбирать голоса. К общему удивлению, с Паленом соглашаются пятьдесят девять членов, а против него тринадцать. Сольский, видя такую неудачу, не объявляя результата баллотирования, прерывает заседание в пользу чаепития.

В антракте Сольский и Витте тщетно стараются уговорить Палена отступить от своего предложения. По возобновлению заседания Сольский заявляет, [что] вопрос должен бы быть предложен в более выработанной форме, и спрашивает министра юстиции, сколько понадобилось бы времени для такой обработки. Манухин отвечает, что на это необходимо три или четыре недели. Тогда Сольский приказывает вновь отобрать голоса. Пален встает и, обращаясь к Сольскому, весьма громко говорит: «Ваше сиятельство, я присутствую в Совете тридцать восемь лет и никогда еще ничего подобного не видал». Другие члены его поддерживают, и Сольский должен взять назад свое предложение. Витте заявляет, что Совет министров соглашается с Паленом.

24 ноября. Еду в Царское Село навестить великого князя Владимира Александровича. Нахожу его в весьма угнетенном и унылом состоянии. Сообщает, что имел объяснение с императрицей Александрой Федоровной все по этому несчастному делу Кирилловой свадьбы; что сегодня приглашен в первый раз обедать у Их Величеств; что не получает писем от великой княгини (которая преспокойно веселится в Париже); что его адъютант Татищев (весьма милый человек) назначен состоять при германском императоре; описывает свою невеселую жизнь, наполненную чтением и прогулками; глубоко горюет о положении Отечества, сознавая весь его ужас.

Возвращаясь, встречаю государева библиотекаря Щеглова, который сообщает о некоторых вновь сделанных им в семейном архиве открытиях.

25 ноября. В ночь со среды на четверг произошло поблизости от нас на Большой Морской в казарме флотских экипажей следующее.