Дневник, 1893–1909

Заходит ко мне эфемерный московский генерал-губернатор П. П. Дурново. Рассказывает, как после четырехмесячного генерал-губернаторства приехал 19 октября в Петербург и имел свидание с министром внутренних дел П. Н. Дурново для испрошения усиления своей власти. П. Н. Дурново отвечал ему, что об этом он должен просить Государя. 22 октября он имел аудиенцию у Государя, который в течение 2 часов внимательно выслушивал его и даже записывал его требования. По возвращении домой Дурново нашел бумагу, подписанную министром внутренних дел 19 октября и уведомлявшую его, П. П. Дурново, что он уволен от генерал-губернаторских обязанностей.

Весна

4 марта. Суббота. Еду в Царское Село к Государю. Речь идет о годичном собрании Исторического общества. Заявляю, что за смертью в последние годы главных сотрудников нет значительных материалов для прочтения в заседании, что Ключевский, на которого я рассчитывал, отказался приехать из Москвы; что Платонов обещал поговорить о первых годах царствования Михаила Федоровича, а Мышлаевский — о состоянии русского войска в конце царствования Алексея Михайловича; что Ламздорф сообщил краткую записку о критике, которой подверглись мероприятия Петра Великого тотчас после его смерти и притом со стороны главнейших его сотрудников. Настаиваю на трудности вести дело при полном равнодушии, чтобы не сказать нерасположении к нему общества. И наш сборник, и мой словарь почитаются реакционерными и не только не встречают сочувствия в печати, но и не раскупаются почти вовсе. Утешаться можно лишь тем, что эти сто тридцать четыре тома установили верный, правдивый взгляд на нашу историю.

Я перехожу к записке об уничтожении чинов, которая была передана Государю Рихтером, а прислана мной ему из Монте-Карло вовсе не для предоставления Его Величеству. При этом рассказываю мое отношение к этому делу приблизительно так: по назначении меня государственным секретарем 1 января 1883 года я находился в большой милости у Государя. Между прочим я назначен был членом Комитета об упорядочении чинопроизводства. В первое же заседание я объявил председателю Комитета Танееву, что чины следует не упорядочить, а упразднить, ограничась табелью должностей. Комитет со мной согласился и в этом смысле был написан журнал, который заслужил полное одобрение Государя. Каханов и я занялись составлением законопроекта, в основе коего лежало упразднение чинов и замена их классными должностями. По окончании проекта я, не полагая никаких надежд на Танеева, предложил внести дело в Государственный совет, где надеялся в качестве государственного секретаря чего-нибудь достигнуть, но все министры, исключая Шестакова (морского) и графа Воронцова-Дашкова, оказали сильное сопротивление. Я пошел к Государю (Александру III) и доложил ему о том. Он отвечал мне: «Не обращайте никакого внимания; если Вы останетесь одни при своем мнении, то я соглашусь с Вами». На это я отвечал, что никогда не решусь поставить Государя в противоречие со всеми его министрами. Дело это я отложил, надеясь найти удобное время, чтобы его провести, но такого времени не представилось. При назначении Воронцова председателем Наградного комитета я передал дело ему, но он прислал мне бумагу, написанную его делопроизводителем Кривенко, в совершенно противоположном смысле тому, что говорил Воронцов прежде. Затем сочинили какой-то комитет, в котором дело и лежит доселе, когда протекло двадцать три года с того времени, когда я возбудил этот вопрос.

Сознавая трудность быстрого принятия этой меры, я предлагал Государю не стесняться чинами в своих назначениях и начать такой образ действия теперь же при назначении членов Государственного совета, кои таким образом уничтожили бы повод к обвинению Государственного совета в том, что он будет сборищем чиновников, кои задушат Государственную думу.

Государь одобрил такой взгляд, но сказал только, что привести его в действие будет очень трудно.

От Государя захожу к генералу Трепову, коего застаю весьма мрачно настроенным и ожидающим великих анархических бедствий.