Дневник, 1893–1909

13 июля. Четверг. Еду к великому князю Михаилу Николаевичу завтракать на его дачу Михайловское. Вот уже три года, как он разбит параличом и не владеет ни левой рукой, ни левой ногой, говорит с трудом, но в мыслях и словах не сбивается. За столом присутствуют три сына: Николай — умный, злословливый и ничем серьезным не занимающийся, Георгий — настоящий жидок, только и думающий, как бы зашибить копейку, назначенный заведующим музеем императора Александра III и творящий там величайшие пошлости, Сергей — выходящий из ряду своим трудолюбием на поприще артиллериста, заслуживший полное сочувствие и одобрение своих сотоварищей, исполняет номинально возложенные на отца обязанности генерал-фельдцейхмейстера. Тут же супруга Георгия Михайловича, дочь греческого короля, довольно вульгарная и обыкновенная во всех отношениях женщина, и ее приятельница. Обе они, сидя по обеим сторонам хозяина дома, не перестают болтать по-гречески, что я нахожу довольно неуместным. После завтрака великий князь зовет меня к себе в кабинет, где мы вспоминаем прошлое и вздыхаем о настоящем. От великого князя заезжаю в Петергоф. Захожу к Трепову, которому излагаю свой взгляд на теперешнее положение. Настаиваю на том, что необходимо немедленно взяться за крестьянский поземельный вопрос и от имени Государя прежде всего объявить крестьянам, что за уничтожением выкупных платежей каждый член общины делается полным собственником своего надела. Таковое установление должно установить полное право собственности, которое сделается оплотом против революции. Одновременно необходимо при посредстве Крестьянского банка облегчить крестьянам приобретение земель, облегчить фактами, а не одними проектами и канцелярскими разглагольствованиями, и, в-третьих, облегчить переселение, которое нам желательно не только с точки зрения крестьянского благоденствия, но и политического закрепления за Россией ее окраин, особливо восточных. Выслушав меня, Трепов отвечал, что государь вполне разделяет эти мысли. Я настаивал на том, что их необходимо привести в исполнение.

От Трепова заезжаю к министру двора барону Фредериксу, которому говорю приблизительно то же самое и выслушиваю то же самое.

Кончаю свой объезд посещением внука Оболенского, жена коего, графиня Бобринская, должна на днях родить.

14 июля. Пятница. Не еду в заседание у Гончарова, где за отсутствием предмета занятий вздумали обсуждать те советы, которые следует преподать правительству. Тщетно стараюсь доказать членам «правой» неуместность такого образа действий. Гораздо разумнее поступает «центр», ведомый поляками и по внушению последних заявивший кабинету, что готов принять участие во всяких законодательных проектах, кои пожелают поручить ему, «центру».

21 июля. Пятница. Захожу к Шванебаху, который прочитывает мне превосходно написанное им письмо Государю с изложением теперешнего положения, требующего непременно принятия энергических мер.

В 2 ½ часа в Мариинском дворце заседание Комитета финансов для обсуждения представления министра финансов Коковцова о выпуске билетов казначейства на номинальную сумму пятьдесят миллионов для пособления голодающим вследствие сильного неурожая в центре и на востоке России. Столыпин говорит очень умеренно и прилично. Его товарищ, Гурко, хотя и чересчур развязен в своих внешних формах, тем не менее весьма дельно излагает тягость наступающего бедствия.

23 июля. Воскресенье. Петербург наполнен войсками. По улицам ходят многочисленные патрули. Большинство фабрик и заводов забастовало. Ночью были в разных частях города значительные пожары. Обещанная Думой общая забастовка, однако, не состоялась, тем не менее повсеместные грабежи и убийства принимают страшные размеры.

24 июля. Понедельник. На днях у министра двора барона Фредерикса был обед, на который приглашены были почти все главнейшие служащие, а именно: гофмаршал граф Бенкендорф, командующий конвоем князь Трубецкой, комендант Трепов, помощник начальника походной канцелярии князь Орлов, обер-шталмейстер Гринвальд и мой двоюродный брат Половцов. Кроме двух последних, служивших в кавалергардах, все остальные из конногвардейцев. Из числа последних недоставало еще: Николая Долгорукого, Николая Оболенского, Александра Мейендорфа, находящегося в отпуску. Между кавалергардами и конногвардейцами существовало при дворе корпоративное соревнование, которое в нынешнее царствование дает перевес вторым.

25 июля. Вторник. Заезжаю к великому князю Николаю Михайловичу, который отделал себе квартиру в отцовском дворце во вкусе empire[906]. По обыкновению говорит много, зло, преувеличенно. Между прочим рассказывает, что Их Величества проводят вечера то у одной, то у другой из черногорок. У Станы в Знаменском или у Милицы в Сергиевском. У первой занимаются спиритизмом, а у второй в какую-то расположенную в саду башню им приводят всяких самых разношерстных людей.