Дневник, 1893–1909

26 мая. Пятница. Заседание Совета для выслушания заключения комиссии о правильности выборов в члены Совета. Утверждаются все. Прения лишь по вопросу о выборах профессоров, в коих участвовали профессора — иностранные подданные. Председателем первого департамента Совета на место Голубева назначен Андрей Сабуров, почтеннейший во всех отношениях, благороднейший человек.

27 мая. Суббота. Стишинский приезжает ко мне за сведениями о честности товарища министра Никитина. Эти сведения он мог бы получить от весьма многих.

28 мая. Воскресенье. У Извольского. Жалуется на недостаток людей. О Ламздорфе, его креатурах и созданных им порядках говорить стыдно. Правительства не существует. Кабинет Горемыкина — сходбище ничтожных людей, которые ожидают событий, но не в состоянии ни их предвидеть, ни их направлять. Кабинет решил единогласно предать суду четырнадцать членов Думы, подписавших призывающее к беспорядку воззвание.[902] Меморию, о сем написанную, послали к подписи Государю, который, по счастью, ее задержал. Между тем назначили председателем первого департамента Сабурова, который доказал, что для предания суду нет законного основания. Тогда кабинет отказался от своего постановления.

30 мая. Вторник. В 2 часа заседание Комитета финансов на квартире у графа Сольского, в небольшом доме на Гагаринской улице, рядом с мраморным домом, построенным графом Кушелевым-Безбородко, а ныне принадлежащим княгине Юрьевской. Предмет обсуждения: поддержание банка, устроенного русским правительством в Тегеране, для поддержания нашего влияния и, в особенности, нашей торговли с Персией. Коковцов со свойственным ему павлиньим чванством высказывает много общих мест и закругленных фраз, довольно бессодержательных. Извольский обращает внимание на то, что мы стараемся установить союз с Англией и что наша политика в Персии должна с этим сообразовываться. Сабуров справедливо замечает, что в таком случае мы должны отказаться от претензии запрещать Персии строить иные железные дороги, кроме тех, кои будут служить ввозу наших товаров. Шванебах поддерживает справедливость такого взгляда. В заключение соглашаются с тем, чтобы продолжать прежнюю политику сообразно теперешним средствам, но никак не рассчитывая на то, что попытка эта может быть продолжительна. Заключение довольно наивно и недальновидно. Вечером в Мариинском дворце совещание с архитекторами. Настаиваю на том, чтобы строить дворец для верхней палаты с отдельным павильоном в саду.

31 мая. Мне стукнуло 74 года. С двух до 5 ½ заседание совета в Рисовальном училище. Результаты превосходят ожидания во всех отношениях.

Июнь

4 июня. Воскресенье. В 2 часа у Горемыкина (премьера) в бывшем Кочубеевском дворце, а в последние годы жилище двух убиенных [?] министров внутренних дел (Сипягина и Плеве). Горемыкин очень обескуражен, проклинает Витте, который манифестом 17 октября и законом 2 декабря собрал не палату депутатов, а грязные подонки населения, сплотившиеся в разбойничью шайку. Теперь не остается ничего иного, как распустить Думу, затем созвать ее вновь, повлияв всеми возможными средствами на выборы, а если это не поможет, то вновь распустить Думу и издать новый избирательный закон.[903] Горемыкин решился приняться за энергичные меры начиная с прессы.

Все это легко сказать.

Оправданием такому образу действий может служить сделанное мне на днях Зарубаевым заявление, что он может отвечать за армию еще три месяца, но не более.

7 июня. Во время бытности барона Модеста Корфа государственным секретарем в Государственном совете рассматривалось перешедшее из Сената за разногласием дело о майорате. Одной из споривших сторон был родственник Корфа, против коего, и не без основания, высказывалось большинство и сенаторов, и членов Совета. Из числа последних лишь двое заявили мнение в пользу Корфа. Мнения Совета были изложены государственным секретарем Корфом так, что император Николай согласился с двумя членами против всех остальных. Князь Васильчиков, бывший в то время председателем Совета, при первой возможности отделался от барона Корфа, назначив его членом Государственного совета и заменив его Бахтиным. Граф К. И. Пален, рассказывавший мне это, слышал все, здесь записанное, от своего дяди графа Петра Петровича Палена, состоявшего в большой дружбе с Васильчиковым.

8 июня. Четверг. Еду в Государственную думу. Слушаю речи министра внутренних дел Столыпина и министра юстиции Щегловитова. Отвечают им крайне дерзко члены Думы князь Урусов, Винавер, Набоков. Выношу тяжелое впечатление. Дума ничего более, как сборище жадных искателей своего личного благополучия. Все зиждется на достижении эгоистических в разных смыслах целей. Бедная Россия должна отсюда [ждать] великих бед.