Дневник, 1893–1909

Особенное внимание публики обратил на себя рескрипт[416]^[417], обращенный к Бунге, написанный в крайне лестных выражениях. Накануне нового года Бунге долго сидел у меня и мы рассуждали о натянутости и искусственности финансового положения, не имеющего под собой твердой экономической подкладки. Он сказал мне, что Государь не спрашивал его о том, кого назначить преемником Кривошеину.

В этот несносный суетливый день нового года я по заведенному порядку с раннего утра объезжаю швейцарские всех дворцов, расписываясь в великокняжеских списках посетителей.

2 января. Понедельник. Завтракаю у великого князя Владимира Александровича. Разговариваем о том, что Ванновскому, кроме ленты, подарено 200 тысяч рублей. Я наперекор высказываемым другими мнениям утверждаю, что такой подарок совершенно естественен, что прежде жаловались поместья и души, а теперь могут жаловаться рубли.

Заехавший ко мне Лобанов уверяет, что назначение Хилкова министром путей сообщения можно считать делом оконченным. Хилков получил будто бы сегодня записку от вдовствующей императрицы со словами «bon espoir[418]». Совершенно сокровенно для всех у юного Государя пользуется особым доверием князь Ухтомский, сопровождавший его во время путешествия и предназначаемый к Государю в личные секретари.

3 января. Вторник. В 10 часов приходит ко мне Витте, повторяя свою просьбу относительно способствования назначению министром путей сообщения Иващенкова. При этом рассказывает, что Государь почти совсем решился назначить министром путей сообщения Кази, но что он, Витте, успел переубедить Государя. При этом передает разговор свой с Государем приблизительно так. Витте: «Мы не в американской республике. У нас невозможно назначать людей, вовсе не проходивших государственную службу». Заметив, что Государь с изумлением на него смотрит, Витте: «Ваше Величество, быть может, полагаете, что я в этом отношении представляю исключение, но я кончил курс в университете, где и читал лекции математики, потом я служил на Одесской железной дороге, затем на Юго-Западной железной дороге. Никто не мог сказать, что я не знаю железнодорожного дела, когда августейший Ваш родитель назначил меня директором железнодорожного департамента. Из директоров департамента я назначен министром путей сообщения, а затем и министром финансов — так что я прошел административную карьеру; тогда как Кази — отставной лейтенант, нигде не окончивший курса. Это человек весьма даровитый, но не способный к продолжительному, усидчивому, последовательному труду. Притом человек, склонный к интриге и в случае назначения на министерский пост готовый начать войну с Морским министерством, где он был дважды уволен от мест, раз — от обязанностей помощника управителя Черноморским обществом пароходства и торговли, а другой раз — от управления Балтийским заводом. Если Вы признаете правильными его мысли о задачах нашего флота, то назначайте его прямо управляющим Морским министерством. Наконец, что скажут о подобном назначении члены Государственного совета?» Государь: «А мне что до них за дело?»

Витте: «Да ведь, Государь, это союзники Вашего отца и деда. Вы не можете не дорожить их мнением».

Чтобы скинуть с себя всякую тень подозрения в пособничестве Кази, Витте прямо от Государя поехал к управляющему Морским министерством Чихачеву и передал ему дословно свой разговор.

Приезжает ко мне Сольский. Тщетно стараюсь убедить его в нелепости предположения делать правительственные закупки хлеба для поднятия цен.

Сольский, совершенно разлагающийся физически и нравственно человек, наслаждается полученной им андреевской лентой и вообще созданным ему обстоятельствами положением, которое утилизирует не для пользы общественной, а для удовлетворения своего самолюбия.

После Сольского — Кази. Под предлогом благодарить за уступленное Техническому обществу в стенах Рисовального училища помещение Кази произносит предо мной длинную речь, обличая теперешнее Морское министерство в фальшивости взглядов, непонимании наших морских интересов. По мнению Кази, ни Балтийский, ни Черноморский флоты ни к чему иному, как к защите берегов служить не должны, не имея возможности свободно выходить в море. Россия должна сосредоточить весь свой флот на мурманском берегу, что на расстоянии 800 верст морского побережья океан не замерзает и откуда в случае войны можно в течение трех дней достигнуть берегов Англии, покуда ее флоты будут рассеяны в отдаленных морях. Мысли эти две развивает с большим талантом, горячностью, остроумием, но и человеку, столь мало, как мне, знакомому с подобными вопросами ясно, что на подобные теории можно бы премного возразить.

4 января. Среда. Вечером уезжаю с князем Лихтенштейном, Юсуповым, Балашевым в Рапти на волчью охоту. Возвращаемся в четверг вечером.