Дневник, 1893–1909

Австрийский император был уколот тем, что, не предварив его ни единым словом, послали Лобанову приказание перебираться в Берлин. Германский император обиделся сначала назначением Муравьева, потом отказом в назначении предложенных им кандидатов: Рихтера, Сакена, Палена; наконец, тем, что у него отнимают Лобанова. В Париже теперь президент министерства Рибо, заявивший довольно прозрачно в палате, что наш доселе там посол Моренгейм взял взятку в Панаме; и вот, как мы улучшили наши дипломатические отношения к трем главным нашим союзникам. Не следует ли подумать о выборе представителей к этим трем союзникам, а в особенности о назначении министра иностранных дел, который бы предупредил на будущее время повторение подобных неловкостей? Великий князь говорит мне, что накануне в воскресенье вечером он имел случай спросить Государя, кого он намерен назначить министром. Государь отвечал, что, конечно, ближайший кандидат на это место Лобанов, но что затруднение в том, что он только что назначен послом в Берлин. Великий князь настаивал на Лобанове, обращая внимание Государя на то, что министром иностранных дел в России должен быть по возможности человек с русским именем, что притом Министерство иностранных дел за последнее время до того распущено и в беспорядке, что необходим человек, который имел бы достаточно энергии, не говоря об опытности, чтобы привести людей и дела в желательный порядок. С этим согласился и Государь.

18 января. Среда. Вынос тела Гирса из квартиры министра иностранных дел. При выходе германский посол Вердер подходит ко мне и спрашивает меня, что я думаю о назначении Лобанова в Берлин. Я отвечаю, что имею много об этом сказать и если он, Вердер, хочет, то приеду к нему с этой целью, когда он захочет. Уговариваемся свидеться в тот же день в 6 часов.

Приехав к нему, говорю ему о назначении Лобанова то, что уже записал в этом дневнике, а, окончив оценку этого события, продолжаю так: «Но дело не в том, как Лобанов был назначен в Берлин, дело в том, что Вы напрасно препятствуете назначению его здесь в министры иностранных дел». Вердер делает изумленное лицо. Я: «Ведь я знаю Ваш разговор за завтраком в воскресенье у Государя». Вердер: «Государь мне говорил о качествах и достоинствах Лобанова и о том, что с удовольствием слышит, как это назначение приятно императору Вильгельму». Я: «Не будем вдаваться в подробности. Допустим, что я заблуждаюсь, но допустите на одну минуту, что нашему Государю желательно бы было назначить Лобанова министром иностранных дел; что, например, назначение это улыбалось бы ему не только вследствие личных качеств Лобанова, но и потому, что он носит громкое русское имя, потому что он имеет за собой продолжительную административную опытность и привел бы в порядок распущенное и расшатанное министерство. Что Вы скажете, если к осуществлению такого предположения единственным препятствием является опасение сделать что-либо неприятное императору Вильгельму?

Вы сами желаете, чтобы наши Государи продолжали хранить дружественные отношения. Не было ли в этих видах совершенно уместно со стороны императора Вильгельма высказать свою готовность на то, чтобы император Николай в выборе своего министра иностранных дел не стеснялся тем, что Лобанов числится послом в Берлине. Наконец, позвольте мне прибавить еще одно соображение: от Лобанова я не имею никаких известий о впечатлении, этим новым назначением произведенном, но взойдите в положение человека, который в его годы находится в необходимости переезжать на новое место, обзаводиться и домашней обстановкой, и знакомыми, и связями всякого рода; да, к тому еще вступать в наследство такого преемника, как Шувалов, которого при отъезде император Вильгельм со свитой провожал на станции железной дороги».

Вердер призадумался и после краткого молчания сказал: «Да, Вы совершенно правы; я совершенно разделяю Ваш образ мыслей».

Я: «В таком случае пишите сообразно с этим императору Вильгельму».

22 января. Воскресенье. Лобанов представляется в 1 час императору, а затем и вдовствующей императрице. Принят обоими весьма любезно, о его посольстве в Берлин ни слова.

Обедаем у Юсуповых. Дворец громадный, драгоценных вещей много, но есть также и дряни порядочно, которую следовало бы устранить.

23 января. Понедельник. Обычный завтрак у Владимира Александровича. За завтраком Мария Павловна жалуется на то, что в Царском Селе вблизи от Александровского дворца начинается сооружение больших казарм для охраны[425], а также пред самым дворцом железнодорожной станции[426]; что таким образом прогулки в этих частях парка много потеряют своей прелести.