Дневник, 1893–1909

Такая несправедливость оценки нашего прошедшего, необходимость восстановления исторической правды, сознаны[441] были наследником цесаревичем Александром Александровичем, и ему угодно было стать во главе учреждавшегося под влиянием высказанных мной взглядов Русского исторического общества.

28 февраля 1867 года последовало первое наше общее собрание. Маститый наш старшина, увенчанный литературными лаврами, полный личных исторических воспоминаний, князь П. А. Вяземский, обратился к августейшему почетному председателю нашему с приветственными, живо прочувствованными словами:

„Отечественная история, — говорил князь, — нам всем родная, но для Вашего Высочества она имеет еще прелесть и назидание семейной хроники. Мы все дети великих царствований Екатерины II, Александра I, Николая I, но Вы их прямой и законный наследник. Вам предстоит преимущественно священная обязанность, великая, но и трудная задача внести в свою очередь с честью и пользой имя Ваше в сию семейную царственную хронику и передать память о себе народным скрижалям“. Обращаясь воспоминанием к авторитету Карамзина, князь Вяземский оканчивал свое приветствие так: „Цари должны преимущественно пред прочими изучать минувшую историю своего народа, чтобы в настоящей и будущей занять почетное и незабвенное место“.

„Благодарю Вас за любезно возлагаемые на меня надежды. Сделаю, что могу“, — отвечал великий князь.

Скромная искренность, глубокая правдивость — отличительные черты покойного Государя — вылились в этих немногих словах, положенных в основу нашей деятельности.

Деятельность эта на первых порах представлялась в известной степени затруднительной. Несколько частных лиц как, например, князь Орлов, князь Репнин, предоставили в распоряжение общества свои фамильные архивы, но заимствуемые из этих архивов бумаги немногим отличались от бессвязного в историческом отношении содержания тогдашних повременных изданий. Для обобщения серьезных материалов необходимо было прибегнуть к архивам правительственным, но для этого нужно было мощное влияние, в проявлении коего августейший председатель никогда не отказывал „нашему“ обществу, как он имел обыкновение называть его.

Останавливая, прежде всего, внимание на дотоле мало известном и исполненном исторического значения царствовании императрицы Екатерины II, общество на первых же порах своего существования задумало издать труды созванной императрицей Комиссии депутатов для составления проекта нового уложения.[442] Во II отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии, где хранилось это дело, уже начаты были по сему предмету работы Д. В. Поленовым, но издание их останавливалось перед опасением, что комиссия эта представляла что-то противоправительственное, политически опасное. Ознакомясь с содержанием этих бумаг, великий князь цесаревич убедился в том, что созванные великой Государыней из отдаленных углов России сыны ее, хотя и окрещенные не для всех их понятным прозвищем депутатов, принесли к подножию престола своей монархини вместе с безграничным чувством верноподданнической преданности правдивые ответы на постановленные им об устройстве жизни их вопросы, — ответы, послужившие исходной точкой важнейших екатерининских законодательных мероприятий. Получив однажды такое убеждение, наследник цесаревич с отличавшей его нравственной решимостью исходатайствовал у августейшего своего родителя дозволение издать труды комиссии; и девять томов, доселе отпечатанных, блестяще, подтверждают тот взгляд, коему они обязаны своим существованием, а общество наше — первыми своими успехами.

Обобщение отдельных документов, до царствования императрицы Екатерины относящихся, естественно привело к предположению о пользе обнародования переписки этой великой мыслительницы, этого проницательного знатока человеческого сердца, этого доброго гения России. Здесь опять стояли поперек опасения, с одной стороны, раскрыть сокровенные политические побуждения нашего кабинета, с другой — дать пищу зложелателям, отыскивающим в частной жизни правителей те дающие повод к осуждению интимные подробности, кои должны стушевываться в общем научно и художественно верном изображении людей, выдвинутых на первый план Провидением и личными подвигами. Пред твердо выраженным взглядом цесаревича снова исчезли опасения людей, часто заботящихся о собственном спокойствии более, чем об умственном движении собратий. Двери архивов разверзлись — и многочисленные тома нашего „Сборника“[443] послужили высшим доказательством не только проницательности, но и прямоты нашей государственной политики, явили новое свидетельство тому, что императрица Екатерина и в слабостях женщины никогда не теряла величия императрицы.