Дневник, 1893–1909

19 сентября. Вторник. Получив от Государя приглашение ехать с ним на охоту, приезжаю к восьми часам на Александровскую станцию Варшавской линии.

Здесь застаю ожидающими пред подъездом: великого князя Владимира Александровича, барона Фредерикса, в отсутствие Воронцова исправляющего обязанности министра двора, князя Г. С. Голицына (Гри-Гри), моего сотоварища по Государственному совету Сипягина, вновь назначенного главноуправляющим Канцелярией прошений, князя П. С. Оболенскаго — гофмейстера великого князя Владимира Александровича и доктора Гирша, бывшего врачом покойного императора, а теперь сделавшегося врачом его сына. Погода восхитительная: безоблачное небо и тепло, как в июле.

Ровно в 8 часов приезжает Государь, одетый в охотничье платье, какое носят обыкновенно в Англии: куртка и брюки из толстой серой материи, высокие сапоги и маленькая барашковая шапка, вроде тех, что носят теперь солдаты. Поздоровавшись с нами, Государь входит в поезд и приглашает нас в столовую, где длинный стол накрыт для чая, кофе, яиц, холодных блюд и вин. Все принимаются за еду и среди по возможности пустого и незлобного разговора приезжают через час несколько верст за Гатчину по Балтийской железной дороге. Здесь (на станции Пудость) выходят из поезда и начинают загоны; при этом охотники с каждым переходом меняются местами, так что всякий подвигается на один номер к Государю, как всякому из его приглашенных приходится стоять не на лучшем номере, а на том, который ему по порядку приходится. После 10 загонов приходим к месту, назначенному для завтрака — здесь раскинута палатка и накрыт стол. После обычной закуски усаживаются за стол, причем по правую руку от Государя садится великий князь Владимир Александрович, а по левую сажают меня как старшего в чине. Завтрак, разумеется, не что иное, как полный обед с супом и пирожным. Разговор ведет почти целиком великий князь Владимир Александрович, который наслаждается охотой, погодой, свободой, а на Государя смотрит как бы на любимого своего сына. Выдающегося в разговоре, конечно, мало. Между прочим, Государь выражает свое удивление тому, что в последнем номере английской иллюстрации изображено представление на каком-то народном театре, имеющее предметом провозглашение королевы Виктории императрицей. Я замечаю на это, что англичане — преданный своей королеве народ, но своеобразно понимают выражение этой преданности. Так, я в прошлом году видел на Лондонском театре человека, изображавшего пальцами тени на белом щите. В заключение представления он изобразил силуэт королевы, музыка заиграла народный гимн, а публика неистово аплодировала.

Рассказ этот очень забавляет русского царя.

Выходя из-за стола, становимся группой для снятия фотографии, затем продолжаем загоны до темноты и возвращаемся тем же порядком в Царское Село около семи часов. Убито 337 штук дичи, конечно, преимущественно зайцев.

Юный Государь весьма доволен своим днем, весел, счастлив, так что на него смотрят радостно. Человек в таком настроении способен лишь на добрые дела[470].

Октябрь

1 октября. Охоты продолжаются по два раза в неделю. Барон Фредерикс, исполняющий временно обязанности министра двора, передавал мне следующие сказанные ему Государем слова: «В это время года мой отец обыкновенно отсутствовал из Петербурга и не принимал никаких докладов от своих министров, поэтому я считаю себя вправе два раза в неделю не принимать министерских докладов, распределив их на другие дни».

После двух первых охот установился тон, господствующая нота всего собрания, нота непринужденности, добродушия, веселости, отсутствия намеков, подходов, задних мыслей.

В этом отношении пример показывает юный император. Он приезжает на назначенное место сбора с чрезвычайною аккуратностью, вежливо здоровается с каждым из приглашенных, проходит в вагон и приглашает присутствующих садиться около накрытого чайными приборами и холодными яствами стола. Начинается самый непринужденный, оживленный разговор, имеющий, конечно, предметом прежде всего охотничьи похождения, а затем всякого рода рассказы и анекдоты, но без всякого при этом злословия. Великий князь Владимир Александрович и я при первом случае переносим разговор на почву исторических воспоминаний. Великий князь при любви к истории, при огромной по части русской истории начитанности, при необыкновенной памяти рассказывает отлично, и племянник его жадно слушает его рассказы. От времени до времени я тоже вставляю свое слово. Фредерикс и Григорий Голицын подпускают дружеские между собой шутки, Сипягин упорно и осторожно молчит, останавливая внимание слушателей на погоде или на давно известном, перепечатанном всеми журналами факте, Черевин занимается винами и не совсем осторожно высказывает к окружающей среде такое чувство, что ко всему этому он так давно привык и что сегодня около него есть оттенок новизны. Стреляющий по соседям доктор Гирш — обычная жертва для насмешки Черевина.