Дневник, 1893–1909

Проехав около часу по железной дороге, мы выходим из вагона. Обратная поездка бывает еще веселее. Всякий рассказывает свои приключения дня, отсюда переходят к воспоминаниям об охотах, о путешествиях, причем сам Государь просто, скромно, сообщает весьма интересные подробности своего путешествия на Дальний Восток.

5 октября. Возвращается из заграничного отпуска Лобанов. Еду к нему обедать, и у нас происходит интересный обмен сообщений.

Я рассказываю, что присылка германским императором через своего адъютанта Мольтке письма нашему Государю с гравюрой, исполненной по мысли Вильгельма и изображающей нашествие на Европу желтой расы, произвело в Царском Селе весьма неприятное впечатление. Юный Государь нашел, что тон письма таков, какого Вильгельм не позволил бы себе в отношении покойного Государя. Мольтке приехал к великому князю Владимиру Александровичу, говорил очень страстно и возбужденно о впечатлении, производимом на Германию постоянно усиливающимся сближением между Россией и Францией. Мольтке, очевидно, говорил в тоне впечатлений своего императора и произвел тяжелое впечатление на великого князя Владимира Александровича, который близко знает императора Вильгельма и до известной степени опасается его страстных, не всегда продуманных выходок.

Мое первое слово было: «Надо Лобанову написать, чтобы непременно ехал в Губертусшток и имел свидание с императором, а одновременно послать копию с письма императора, точно так же, как и копию с ответа на письмо это данного».

На другой день после прибытия Мольтке была охота около Гатчины, и я узнал, что Лобанову послана в вышеприведенном смысле телеграмма и что Государь пишет письмо германскому императору. О присылке гравюры Государь рассказывал за чаем.

Вернувшись домой после охоты, пишу великому князю Владимиру Александровичу на скорую руку несколько слов по-французски, потому что желаю поделиться с ним впечатлениями после слышанного из уст Государя на охоте. Пишу, что, конечно, Европе угрожает опасность со стороны Азии и не одной Азии, а также других стран света — Америки, Африки. Что в будущем Европа, чтобы защитить те блага, кои христианское просвещение ей доставило, должна бы сплотиться в одну силу, способную дать отпор, и что сплочение это возможно только сближением держав, коих силы значительно возросли бы на совокупную борьбу, если бы каждая в отдельности, уменьшив свои вооружения, тем самым увеличила бы свои государственные, экономические силы, а вместе с ними и итог европейского другим частям света сопротивления. Что с этой точки зрения вопрос о разоружении или уменьшении роста вооружений принес бы большую пользу правительствам и что, конечно, испытанное в этом вопросе германское правительство могло бы взять на себя почин для выработки программы того, что могло бы быть сделано.

В следующую охоту Владимир Александрович сказал мне, что я оказал огромную услугу, которой он никогда не забудет. На что я отвечал, что решительно не понимаю, что он хочет сказать. Государь же за столом сказал, что получил от Вильгельма телеграмму pour la lettre tres interssante.[471]

Лобанов, в свою очередь, рассказывал мне, что получил от Государя в Париже шифровую телеграмму с изложением письма Вильгельма, который горько жаловался на то, что во Франции прибавляют будто бы одну дивизию на восточной границе. Прибавляя, что такие действия возбуждают общественное мнение, которое может довести правительство до усложнений.

В день получения этой депеши Ганото был у Лобанова и опроверг обвинительные заявления Вильгельма.

По приезде в Берлин Лобанов на другой день (воскресенье) поехал в Губертусшток, маленький охотничий замок, где император принял его запросто (в охотничьих сапогах), причем сам Лобанов был в сюртуке.

Они виделись в первый раз, и император, изъявив свое удовольствие по поводу нового знакомства, прямо перешел к вопросу об отношении императорских дворов к Франции. По его мнению, Франция, политически растленная держава, которая должна окончательно разрушиться. Три императора[472], получившие власть от Бога, должны не поддерживать существование республики, людскими руками созданной, а, напротив, содействовать к ее уничтожению. Между тем Россия своими к Франции отношениями дружбы поддерживает эту республику. Самое монархическое правительство поддерживает самые анархические порядки.