Дневник, 1893–1909

Погода стояла превосходная, и однажды мы после обеда отправились втроем со Звегинцевым погулять на знаменитую террасу; зашли при этом и в Casino. Жена моя в 10 ½ часов возвратилась домой, а я вслед за ней пришел в «Grand hotel», где мы остановились, в 10 часов и 40 минут. Мы занимали квартиру, в коей уже жили пред тем три года сряду, но сезон еще не начался, и, несмотря на обещания управителя, служительский состав еще далеко не был в сборе. В обширных пустых коридорах гостиницы мы были единственными жильцами, занимая крайние комнаты в конце коридора с выходом из гостиной на пространную террасу, граничившую с довольно обширным садом, принадлежавшим к никем не занятому дому.

Зайдя в комнату жены моей, отделенную от моей спальни небольшой уборной, я взошел к себе, позвонил камердинера и, окончив ночной туалет, улегся в постель.

Посреди довольно крепкого первого сна я был разбужен шорохом, похожим на шум, производимый беготней мыши. Подумав, что делать, я решился не тревожить служителя, а ограничиться тем, что засветить электрическую лампу; каково было мое удивление, когда при свете этой лампы я увидел возле себя неизвестного человека, который мгновенно оборвал мой звонок к служителю, а затем бросился на меня, повалил меня, желая погасить лампу. При этом левой рукой он старался закрыть свое лицо. Вместо, чем погасить лампу, он успел лишь оборвать ручку, висевшую на конце электрического шнурка, и затем в светлой комнате началась между ним и мной борьба. Прежде всего, он отошел от меня шага на два и палкой черного дерева с крупным серебряным шаровидным набалдашником изо всех сил ударил меня по голове. Палка сломалась пополам. Тогда он схватил конец с набалдашником и продолжал наносить мне удары по голове.

Разумеется, я стал кричать изо всех сил. Тогда он повалил меня на пол, наступил коленом на грудь и всунул мне в рот три пальца, желая меня удушить. Я стиснул зубами его пальцы и крепко его укусил. Он выдернул пальцы из моего рта и при этом вырвал мне три передних нижних зуба. Нравственное, нервное напряжение было так сильно, что я не почувствовал никакой боли.

С самой первой минуты я все время говорил ему: «Prenez mon argent, mais laissezmoi la vie».[546] Он не отвечал мне ни единым звуком голоса, а преследовал лишь одну цель — меня убить. Очевидно, он думал, что я его знаю. Убедясь в противном, он внезапно спросил меня: «Ой est votre argent?»[547]. Я указал ему на две шкатулки, стоявшие на столике, но так, что из засады, в которой он уже был спрятан, когда я вернулся домой, он не мог видеть. Засадой я называю туалетный стол, по трактирному обычаю обтянутый материей, стол, под который он залез, прорезав в материи отверстия, чрез которые и наблюдал за моими действиями.

После моего упоминания о шкатулках грабитель подошел к ним, но, не зная, в которой из них находятся деньги, он обратился ко мне с вопросом: «Dans laquelle des deux se trouve l’argent?[548]»

Лежа на полу, истекая кровью, я приподнялся, чтобы указать ему ту шкатулку, в которой находились деньги.

Он угрозил мне словами: «Restez tranquille ou je vous tue instantanement[549]». Затем прибавил: «Ou est la clef[550]?»

Я отвечал: «А ma chaine de montre[551]».

Он стал возиться с ключом, но, наперев слишком сильно, сломал ключ.

«J’ai casse la clef, — сказал он. — Je ne peux pas ouvrir[552]».

«Etes vous bete, — сказал я ему. — Prenez la cassette et allez vous en![553]».

Он взял шкатулку, вошел в сени, отделявшие мою спальню от коридора и помешавшие моему служителю слышать мои крики, и остановился преддверью, замкнутой снаружи моим камердинером.

На новый вопрос я ему сказал, что ключ висит на стене возле двери, и грабитель удалился.

Я собрался с силами, запер за ушедшим двери и не без труда добрался до комнаты моей жены. Остановись в дверях, я почти шепотом (потеряв голос от крика) стал ее звать. Она проснулась и, осветив комнату, увидела черную сверху донизу фигуру. В первый момент она подумала, что пред ней убийца, пришедший ее грабить, но потом, узнав меня, помогла мне добраться до постели и затем разбудила служителей. Тем временем жившая под моей комнатой женщина, услыхавшая мои крики, разбудила служителей гостиницы, появились полицейские власти, приехал судебный следователь и генеральный адвокат или местный генерал-прокурор, наконец, коридор наполнился карабинерами. Разослали по дороге к Италии в одну сторону и к Франции до Ниццы жандармов. Врач (Collignon) удостоверился, что я получил в голову более тридцати ран и, опасаясь, что у меня сломана челюсть, послал за зубным врачом (Аисъ), который удостоверил, что челюсть цела.