Дневник, 1893–1909

Разумеется, известие о подобных резолюциях скоро проникло в публику, и прилив иностранцев, ищущих дела в России, внезапно остановился. Встревоженный таким поворотом в развитии промышленности, Витте обратился к Государю с просьбой высказать определительно и обязательно для всех министров взгляд на этот вопрос. При этом Витте представил сначала записку профессора Менделеева о пользе допущения иностранных капиталов, а затем свою собственную записку, в которой, указывая на наш протекционный тариф[566], обязательный для нас до 1904 года, то есть до истечения срока договора, заключенного с Германией, усматривал в этом тарифе одну лишь пользу — насаждение промышленных заведений, кои служат единственной твердой школой для полезных промышленных деятелей. Школа эта обходится России до 500 миллионов ежегодно, но расход этот должен возместиться России, когда русские люди постепенно вытеснят иностранцев и, скопив себе сбережения, мало-помалу сделаются собственниками промышленных в пределах России заведений. Если ожидать, что промышленные заведения создадутся только путем национальных сбережений, то придется ожидать серьезных результатов весьма долго, а между тем Европа будет продолжать все более и более опережать нас.

Записку эту Витте просил Государя обсудить в Совете министров подлинным его председательством.

14 февраля[567]. Участвую по приглашению в заседании Соединенного присутствия для Государственного совета. Рассматривается проект особого совещания под председательством Дурново относительно разрешения устраивать срочно заповедные имения[568]. Прения начинаются с того, что Голубев, Герард, Шидловский настаивают на том, что наследование одного в ущерб других сонаследников не отвечает духу русского законодательства, симпатиям русского народа. Чтобы убедиться в том, можно ли допустить применение принципа единонаследия, Сольский предлагает пройти проект по параграфам. Предложение это поддерживает Победоносцев. Фриш в качестве председателя ставит сообразно с этим вопрос, но я настаиваю на необходимости прежде всего разрешить вопрос, принимается или не принимается принцип единонаследия. Фриш решает голосовать этот вопрос. Тогда Сольский предлагает сделать перерыв и во время перерыва уезжает, а Победоносцев во время чаепития объясняет мне, что рассмотрение параграфов должно привести к убеждению, что установление заповедных имений нежелательно, а потому проект следует отбросить.

Я говорю еще в пользу основной мысли проекта, и при отбирании голосов 25 человек соглашается со мной, а 4 остаются противного мнения.

24 февраля[569]. В 9 часов вечера годичное собрание Исторического общества в Зимнем дворце, в Малахитовой гостиной, что выходит окнами на Неву. Собираются: еле движущийся от старости Бычков, Победоносцев, глупый, исполнительный и в сумме честный чиновник Куломзин, торжественно бездарный граф Шереметев, известный, но для общества бесполезный Майков, трудолюбивый, но скучный Мартенс, удаленный от дел в Министерстве финансов биограф Павла Петровича Кобеко, трудолюбивый, недюжинный Сергеевич, всегда готовый работать Дубровин, биограф Александра I Шильдер, исторический торгаш Бартенев и мой ближайший сотрудник Штендман, а также великие князья Владимир Александрович и Константин Константинович. Председательствует юный царь, по обыкновению в преображенском полковничьем сюртуке.

На этот раз заседание не проходит без маленького столкновения — первого в тридцатитрехлетнее существование общества.

Сергеевич, напечатавший несколько толстых томов об екатерининской комиссии депутатов, представляет доклад о трудах этой комиссии, причем, быть может, несколько бестактно настаивает на том, что депутаты имели в виду почти исключительно свои сословные выгоды, что императрица Екатерина под влиянием учения Монтескье поддалась отстаиванию сословных интересов, что повредило успеху ее законодательства. По окончании этого доклада Бартенев весьма громко и бесцеремонно сказал: «Это не история. Если это напечатать в газетах, то все это раскритикуют»[570].

Я немедленно попросил Государя предоставить Шильдеру порученное ему чтение.[571]

В конце заседания происходили выборы, по окончании которых Бартенев опять весьма нахально обратился к Государю, сказав, что он предлагает в члены общества московского профессора Павлова.

Всегда любезный и снисходительный Государь начал выражать свое согласие, когда я решился его перебить и сказать: «Позвольте доложить Вашему Величеству, что по нашему уставу в члены общества предлагает лишь Совет. П. И. Бартенев забыл это правило. Он забыл также, что мы держимся правила принимать в члены только лиц, совершивших для общества какой-либо труд, и в этом отношении Петр Иванович составляет единственное исключение, потому что он для общества ничего не сделал и был принят лишь во уважение настоятельного о сем желания покойного князя Петра Андреевича Вяземского».