Дневник, 1893–1909

В Петербурге застаю всю ту же грустную безголовицу и неурядицу. В Гааге[577] Европа смеется над комически сантиментальными фразами России, не имеющими ничего общего с ее действиями. В Финляндии поднимается грозная туча, накликанная бездарностью привыкших безответственно командовать чиновников. В Петербурге междоусобная борьба лиц, именуемых почему-то министрами, достигает громадных размеров. Министра внутренних дел Горемыкина не защищают более самые горячие его приверженцы. Он думает только о сохранении казенной квартиры и от всех сотоварищей получает пощечины. Главным врагом его является Витте, в особенности за отказ созвать крестьянскую комиссию, а также за университетское дело. Следствие, произведенное Банковским[578], служило тяжким обвинением для градоначальника Клейгельса, а между тем Горемыкин представил Государю о его награждении. Ванновский объявил, что если Клейгельс получит просимую награду, то он, Ванновский, снимет военный мундир и никогда более в Петербург не покажется.

Другой герой бездарности — Боголепов. Он объявил, что не знает, как вести университетское дело в предстоящий сезон, и для получения указаний созвал всех попечителей округов. В первое заседание двое из них объявили, что у них по этому предмету написана записка, которую они забыли дома, и потому ничего не могут сказать.

Каков учебный персонал!

16 июня. Заболеваю подагрой и вследствие запрещения врача Кернита нахожусь в невозможности ехать на Урал. Нахожусь также в невозможности присутствовать при крестинах вновь родившейся у Государя третьей дочери Марии, по поводу рождения коей королева Виктория телеграфировала своей внучке: «very disappointed![579]».

29 июня. Получается известие о внезапной смерти брата императора, наследника цесаревича великого князя Георгия Александровича. Он давно хворал чахоткой, и врачи предсказывали, что он умрет внезапно, что и случилось. Катаясь в автомобиле, он подвергся горловому кровотечению, которое его и задушило [?].

В день смерти отца его, императора Александра III, и вступления на престол Николая Александровича, был издан манифест, провозгласивший Георгия Александровича наследником престола и цесаревичем[580]. Все это происходило в Ливадии несколько суетливо, так что самый манифест был писан Вяземским (управляющий уделами) и поднесен к подписи Государя графом Воронцовым. За изданием манифеста последовало принесение присяги, так что в случае рождения сына у царствующего Государя возникало сомнение о том, как поступить с наследником цесаревичем, которому уже принесена народом присяга. Ввиду этого затруднения Государь поручил министру юстиции Муравьеву разработать этот вопрос и представить ему свое мнение. Муравьев, конечно, пришел к заключению, что не было надобности называть по имени наследника и титуловать его цесаревичем, и что достаточно было упомянуто о законном наследнике, который впоследствии изменится реально.

За отсутствием, вероятно, в этот день Муравьева, находящегося за границей, Государь послал за Победоносцевым и по приезде его в Петергоф поручил ему написать в таком смысле манифест. Победоносцев из осторожности написал два манифеста, называя Михаила Александровича, но нигде не упоминая слово «цесаревич», а говоря в одном о наследнике, а в другом не говоря и этого. Государь, которого для приложения его подписи разбудили в 2 часа ночи, подписал последнюю редакцию. Но вслед за изданием такого манифеста поднялись истории. Приехали Воронцовы. Он нашел для себя обидным, что текст, им установленный при смерти Александра III, подвергнут изменению, пошел убеждать императора в неправильности новой редакции, но, конечно, удовлетворения не получил. Графиня Воронцова напустилась на императрицу Марию Федоровну, к этой атаке почему-то присоединились великий князь Александр Михайлович и Ксения Александровна, и вот уже с дороги бедный Государь получил письмо от своей матери, настаивавшей на даровании Михаилу Александровичу титула наследника. Конечно, такое требование приходилось удовлетворить, и сообразно сему последовал новый манифест[581].

И это называют самодержавием!

Во всяком случае странно понимают лица, в том заинтересованные, пользу поддержания ореола царской власти.

Июль