Дневник, 1893–1909

В течение нынешнего лета великий князь Александр Михайлович, женатый на сестре императора Ксении, рекомендовал Государю некоего Хлопова, будто бы выдающегося по своему необыкновенному патриотизму, чистоте побуждений и отменному пониманию русской народной жизни. Юный император имел неосторожность не только принимать и выслушивать этого невежественного проходимца, но даже поручил ему под предлогом составления подворных описаний в местностях, страдавших от голода, объехать Россию и представить Государю настоящую картину народного бедственного положения, картину, скрываемую министрами. Под впечатлением этих внушений Государь стал сторонником лженациональной финансовой политики, имевшей главной целью воспрепятствовать опасному, по мнению этих юродивых, вторжению иностранных капиталов в Россию. На нескольких по подобным вопросам представлениях он положил резолюции, выражавшие подобный взгляд. Особенно резко это было высказано по делу князя Белосельского, устроившего вагонный завод с помощью бельгийских капиталов.[556]

Разумеется, подобные выражения высочайшего взгляда немедленно сделались известными и распространились не только в России, но в целой Европе, где капиталисты стали в тупик и прекратили с Россией сношения.

28 января. В 10 ½ часов утра в Зимнем дворце прием у Государя. Приехав несколько ранее назначенного часа, вижу в окно приемной, что Государь гуляет во вновь разведенном на бывшей дворцовой площадке саде; его сопровождает множество собак.

В кабинете, сидя за столом, вспоминает о моем грустном приключении в Монтекарло, прибавляя, что знал все подробности из присланной мной копии моего показания судебному следователю.

Я выражаю Государю мое удовольствие по поводу того, что он так долго прожил в Крыму вдали от Петербурга, который все тот же, исполнен мелочной суеты и крупной недоброжелательности.

Я: «Воображаю, как на Вас напали со дня Вашего приезда».

Государь: «Да, я уже окунулся… мы с императрицей читаем теперь третий том Шильдера „Истории Александра I“ ^[557]. Как это интересно, но как Шильдер изображает в невыгодном свете характер императора Александра!»

Я: «Шильдер — тупой немец, который не понял высоты русского характера императора, его проницательности, гибкости и вместе с тем твердости. Вспомните, в каких ужасных условиях он провел молодость среди бабки и отца, при каких обстоятельствах он вступил на престол».

Государь: «Да, заподозренный даже в соучастии убийства».

Я: «И тотчас по вступлении на престол очутившийся лицом к лицу с современным Тамерланом, приведшим наше Отечество на край гибели. Отличительная черта императора Александра — это самопожертвование; пожертвование своего самолюбия на пользу Отечества. Самолюбие — самая чувствительная струна человеческого сердца, и его-то всецело пожертвовал Александр I, любезничая не только с государями, но с их министрами, с разными мелкими личностями, поддерживая союз европейских держав, преследуя Наполеона и с Московского пожарища[558] приведя Россию на верх могущества и славы, освещенный Венским конгрессом[559], на котором Россия покоилась до… взятия Севастополя»[560].

Государь: «Как интересна деятельность Сперанского».

Я: «Да, Государь, до назначения моего государственным секретарем я имел весьма нелестное понятие о Государственном совете. Думал, что там сидят бесполезно несколько отживших чиновников, но, прослужив десять лет государственным секретарем, я убедился в том, какую пользу приносит это учреждение, сдерживая фантазирование министров, процеживая их представления и доводя до Вас лишь то, что может принести пользу».

Разговор переходит к делам общества[561]. Перечисляю все, что было напечатано, упоминаю о биографии Павла I, написанной Шумигорским[562].

В заключение выпрашиваю анненскую ленту[563] секретарю общества Штендману, а также прошу Государя подарить мне свой портрет, основывая ходатайство на том, что подарил музею Александра III превосходный портрет Государя, написанный Крамским.

Февраль

13 февраля. Высшие чиновники взволнованы поднятым около Государя вопросом о невыгодах допущения в Россию иностранных капиталов. Вдохновителем и двигателем подобного вопроса является юный великий князь Александр Михайлович, который со смелостью, свойственной молодости и невежеству, безразборчиво хватается за все, могущее выдвинуть его и доставить ему влиятельное положение, более значительное, чем платоническая дружба царственного его племянника[564].

За Александром Михайловичем стоят личности как Клопов, Шарапов, Белов, выдающие себя за монополистов настоящей любви к Отечеству, любви, которую князь Вяземский так метко окрестил квасным патриотизмом[565].

Так или иначе, под влиянием подобных суфлеров Государь стал на многочисленных представляемых уставах иностранных компаний класть резолюции о нежелательности допущения в Россию иностранных капиталов.