Дневник (1918-1919)

Вот только что узнал, что немцы послали гетманскому правительству по поводу увольнения Скоропися ноту, и правительство тотчас же ответило, что это недоразумение, и виной этому товарищ министра Воронович, а правительство и в мыслях не имело вмешиваться в дела Холмщины, которая немцами еще не передана украинскому правительству. Пожалуй, инцидент на этом и закончится и это правительство таки останется и будет дальше вести политику собирания Руси. Восстание, на которое надеялись эсеры, не выгорело, правда, местами до сих пор имеет место аграрный террор — жгут и убивают не только крупноземельных панов, а и мелких панков, но заметно, что народ уже устал и хочет покоя, а главное, что село резко разбилось на два враждебных стана — бедноту и зажиточных, — и не выступает уже одним фронтом, а потому немцы легко его обезоруживают и обесхлебливают. На западном фронте немецкие дела тоже идут хорошо: вот-вот возьмут Париж, так что им нечего заботиться о том, чтобы у них любой ценой были особенно хорошие отношения с украинским крестьянством, они теперь (…) на свою силу и так «обнаглели», что заботятся только о том, чтобы вывезти с Украины больше хлеба, сала, шкур, мыла и всяких продуктов.

6 июня

Вчера, узнав от министра иностранных дел Д.И. Дорошенко, что гетман предложил Михновскому занять должность его личного секретаря^[55], но Михновский колеблется, я поспешил к Шемету, у которого живет Михновский, чтобы уговорить его, чтобы он не отказывался от той должности, потому что я давно говорю, что Михновскому надо было занять пост министра двора. Оказалось, что я уже опоздал: Михновский говорит, что прежде чем отказаться, он собрал совещание из представителей всех партий, входящих в СУП, и на этом совещании было решено, что Михновскому не следует принимать ту должность, потому что она зависит лично от самого гетмана, и он может через какое-то время и уволить Михновского и таким образом он, не сделав ничего для Украины, посрамит себя на века, потому что ему будет поставлено в вину то, что он пошел на услужение к гетману в то время, когда правительство гетманское вело обрусительную политику. На это я заметил, что он мог бы влиять на ту политику, если бы выгнал из гетманского окружения тот русский элемент, который сейчас наставляет гетмана на сближение с Россией. — «Но я совсем не хочу играть роль вышибалы при гетмане, — заметил Михновский. — Я — человек общественный и хочу вместе с другими украинцами работать в украинском правительстве».

Михновский, очевидно, все же надеется, что ему поручат составить кабинет или дадут какой-то портфель, потому что гетман говорил С.Н.Шемету, что вскоре должны произойти какие-то изменения в кабинете.

В разговорах о гетманском перевороте выяснились два интересных факта, которых я не знал. По словам Кушнира^{228}, за некоторое время до переворота майор Гассе, который служит при здешний немецкой комендатуре, предлагал эсефам устроить переворот с помощью немцев и отобрать власть у эсеров, но эсефы не согласились: я об этом предложении слышал от Никовского, но в то время ходило столько всяких слухов, вероятных и невероятных, что я не придавал этому серьезного значения. А Михновский рассказал, что он, узнав о предстоящем перевороте и договорившись с самостийниками, обратился к эсеровскому комитету с предложением провести реконструкцию правительства. Распустить Ц. Раду и передать власть комитету из тридцати душ, в котором должно быть только 20% социалистов, и отменить универсал о социализации земли, сформировать новый деловой кабинет, в который социалистов входило бы не более 20, и выбрать кого-то диктатором, а через шесть месяцев созвать парламент, которому и передать власть. Михновский говорит, что эсеры вроде бы и ничего не имели против такого переворота, но никак не могли помириться на личности диктатора, тем паче, что они никак не верили в то, что немцы их сбросят, однако подробностей про это не захотел рассказать и закончил так: «После этой попытки еще раз вмешаться в политику я решил навсегда от нее отказаться и выехал из Киева, чтобы меня не выслали организаторы переворота 29 апреля, то есть крупноземельные паны, как меня уже высылали эсдеки Винниченко и Петлюра».

— Как, когда Вас высылали? — спрашиваю.

— Вы не были тогда в Киеве, поэтому не знаете, что меня выслали в сентябре те два уважаемых пана эсдека за то, что я, милостивый государь, начал еще в апреле организовывать украинскую армию, то есть толкал украинский народ на тропу милитаризма, что противоречит эсдековский программе.

— Но мне не верится, чтобы Винниченко высылал Вас, — говорю.

— Это факт, милостивый государь! Они оба обратились к командующему тогда Киевским округом Оберучеву, сказав ему, что если он не хочет мятежа в военных сферах, то есть не хочет украинизации воинских частей, то пусть вышлет Михновского с Украины, и Оберучев, связавшись с Керенским, перевел меня на Румынский фронт, где я таки свое дело делал, и только благодаря мне на этом фронте украинская армия до конца боролась с большевиками.