Дневник

Господи, как же я хорошо помню это проклятое лето — лето 1937 года, начавшееся для нас с Левкой арестом Вальки, кажется перед майскими праздниками. А 16 июня был арестован и Левка. Их обоих посадила эта сука стукачка Екатерина Шевелева, а руки приложили к аресту N и Матусовский.^[28] Потом, в годы «позднего реабилитанса» они конечно заявили, что их показания были ложными и вынужденными, и Леву и Валю реабилитировали: Леву уже посмертно. А Валя стал членом Союза писателей: издавался, разыскивал и печатал стихи друзей.

Прощай, Валя!

14 марта. <…> В «Правде» продолжение глав Шолохова с куском о 37-м годе. Уж наверно, все это проутюжено и прочищено, но и в этом виде, пожалуй, главное сказано. Концепция: да, это было, но Сталина обманывали, хотя он еще не может быть до конца разгадан. И тем не менее… <…>

Ночью мне думалось о друзьях 1940 года — времени, когда я изолировал себя от круга — Арбузов — Плучек — Шток^[29] и встречался только с Лободой^[30], Пулькиным, Зубковским, Мерлинским^[31], Аллой Пот. (см. ниже. — М. М.) и никулическими студийцами. Да, еще забыл Андрея Мартынова. К ним же должны быть отнесены брат Лева и Валя Португалов, которые хоть и были на Колыме, но я с ними переписывался. И вот из всех них жив только Мартынов, да и то я о нем ничего не слышал уже несколько лет. Он живет в Риге, пьет. Пулькина, Лободу, Зубковского унесла война. Недавно умер опустившийся и превратившийся в грязного старика Мерлинский. Перед этим я тоже давно его не встречал. Где-то в Москве существует и АллаП., сейчас вдова актера Астангова. Нет и Левки, и Португалова. А тот первый круг моих друзей еще живет, процветает, болеет, лечится, жаждет успеха и славы. Есть в этом какая-то закономерность судеб. <…>

Бибиси начало передавать изложение и отрывки из книги Е.С.Гинзбург «Крутой маршрут», почему-то назвав ее романом.^[32]

М. б., это имеет целью парировать шолоховскую версию событий 37-го года.

15 марта. <…> В «Правде» последний кусок шолоховских глав. Все сусально. С обычным его шутейным балагурством. Неужели и это рептильная критика начнет выставлять как шедевр соцреализма? И все же, пожалуй, полезно, что это напечатано. Все-таки 37-й год в карман не спрячешь. Мелкость исторической позиции тоже разоблачает Шолохова.

16 марта. <…> Лева, конечно, защищает статью Рассадина.^[33] Т. е. он не говорит, что она хороша, но справедливо пишет, что печатаются и худшие. Но дело в том, что Рассадин считается «либералистом» и «Юность» читают <…>.

Поэтому резонанс пошлостей Рассадина более опасен.

17 марта. Начал писать о Луначарском (план-заявку), но нет чувства, что из этого что-либо выйдет. <…>

Как всегда в дни внутреннего разброда и хаоса берусь за Герцена. Читаю письма и «С того берега» и некоторые статьи позднего периода. Удивительно: что-то туманится, собирается, скапливается в мыслях, еще без слов, а откроешь Герцена и оказывается, что почти все нужное уже сказано, да не сказано, а отлито в какие-то чудесные и богатые словесные формы, что только диву даешься. Первая мысль: стало быть, все повторяется, раз уже и Герцен об этом говорил, но в том-то и дело, что Герцен о многом говорил «на вырост»: он предвидел и размышлял о будущем, он видел будущее в настоящем. И многое, чего он опасался, увы, сбылось…

В «Огоньке» статья-публикация о Булгакове и отношении к нему Сталина. Все это чистая правда, о которой я знал всегда, но когда рассказывал, ко мне как-то недоверчиво относились. Многим хотелось из этого талантливого, но достаточно мутного человека сделать символ литературной оппозиции тридцатых годов. Но реальная история всегда богаче этих притч, и если уж на кого похож Булгаков, то на написанного им Мольера, мучавшегося от притеснений и покровительствуемого королем.^[34]

18 марта. <…> Днем весенний воздух, тает. У меня стала кружиться голова: все-таки с этой диетой я здорово недоедаю.

20 марта. Вчера вечером не слушал радио: ездили смотреть «Братья Карамазовы».^[35] Это смело по хватке, очень темпераментно, ритмически напряженно. <…>

Почему-то вдруг стал думать о страннейшем равнодушии А.Блока к гению, который жил рядом с ним — к отцу Любовь Дмитриевны — великому Д.Менделееву.^[36] <…>

Это тот тип духовного высокомерья, который особенно неприятен.

21 марта. <…> Думаю, что-то из диеты надо сохранить навсегда. Перешил пуговицы на брюках — падают.

<…> Хочу (пока не потерял) переписать на всякий случай данные о моем давлении, которое измерял Боренблат^[37]:

Левая — 160/100

Правая — 170/95

Виски — 92.

Письмо от Юры. Ему понравился замысел о «Брюммеле», который я ему сообщил.^[38] Рвется делать скорей. <…> Поздно вечером в Стокгольме чехи побили наших хоккеистов со счетом вполне убедительным: 2:0. Молодцы.^[39]