Дневник братьев Гонкур

Золя признается, что в этом году, на пороге своего пятидесятилетия, он испытывает новый прилив сил, влечение к земным радостям. А потом, внезапно прервав себя, говорит: «Моей жены нет здесь. Ну так вот. Всякий раз, как я встречаю молодую девушку – вроде той, что идет мимо, – я говорю себе: "Разве это не лучше книги?"»

11 февраля, суббота. В сущности, у Шекспира, несмотря на всё «человеческое», собранное им в окружающей его среде и налепленное в его трагедиях на существа других веков, человечество кажется мне чем-то химерическим. К тому же его люди иногда страшно придирчивы, страшные спорщики и в острой форме страдают болезнью англосаксонского племени – страстью к прениям, к схоластическим прениям.

Наконец, противно мне в этом бесспорно величайшем писателе прошлого отсутствие воображения. Да, да, это неопровержимо, драматические писатели всех стран, начиная с самых знаменитых из древних и кончая нашим Сарду[138], все они лишены воображения и пишут с других. Так и наш несравненный Мольер.

Известно, что почти все его пьесы, его знаменитые сцены, все те словечки, которые каждый знает наизусть, все, почти все они краденые, за что критики его одобряют, но я – нет.

Ну и Шекспир такой же господин, он тоже – увы! – выкапывает свои типы из старых книжек, и, несмотря на соус гениальности, под которым он их подает, повторяю, он мне противен. Великим человеком я называю только того, кто извлекает свои творения из собственного мозга. Вот почему Бальзак для меня величайший из великих.

Короче говоря, я признаю в четырех или пяти лучших трагедиях Шекспира только превосходную сцену сомнамбулизма леди Макбет, где она пытается стереть кровавое пятно на руке, и сцену Гамлета на кладбище, в которой он достигает высшей точки прекрасного.

21 февраля, четверг. Большой обед у Доде. Говорят о речи Ренана в Академии, а так как я позволяю себе признаться, что правдивость моего ума и характера возмущаются противоречиями его мысли, бесконечными «да» и «нет», содержащимися в каждой его фразе, устной или письменной, то госпожа Доде, с той милой непосредственностью, которую она иногда выказывает, роняет, как будто говоря сама с собою: «Да, правда, у него нет твердости убеждения».

28 февраля, четверг. Читаю сегодня вечером в «Тан» фразу, с которой президент Карно обратился к рабочим во время посещения табачных фабрик: «Глубоко благодарен вам за оказанный мне прием, дорогие мои друзья. Ведь вы мои друзья, потому что вы рабочие».

Спрашивается: существует ли фраза, когда-либо сказанная каким-либо льстецом королю или императору, более смиренная, чем эта фраза льстеца народу?

12 марта, вторник. Эйфелева башня наводит меня на мысль, что в сооружениях из железа нет ничего человеческого, вернее – ничего от старого человечества, ибо для возведения своих жилищ оно пользовалось лишь камнем и деревом. Кроме того, в железных строениях плоские части всегда отвратительны. Для взора человека, воспитанного на старой культуре, нет ничего безобразнее, чем первая площадка Эйфелевой башни с рядом двойных кабинок: это железное чудовище терпимо только в своих ажурных частях, похожих на решетку из веревок.

1 апреля, понедельник. Это неоспоримо, и я должен в этом сознаться: в момент возобновления «Анриетты Марешаль» за меня была вся молодежь, она и теперь со мной, но уже не вся. Декаденты, хотя они продолжают более или менее мой стиль, оказались моими противниками. К тому же нынешняя молодежь представляет одну любопытную черту, отличающую ее от молодых поколений других эпох: молодые люди не хотят признавать отцов и воображают себя в двадцать лет, при детском лепете таланта, первооткрывателями, которые умеют все находить сами. Эта молодежь подобна Республике: она зачеркивает прошлое.

2 апреля, вторник. Разговор с Доде о французской женщине, названной Мольером, в одном из его предисловий, «более умственною, чем чувственною». Доде восстает против неверного изображения женщин в современном французском романе, где они все одержимы эретизмом[139]; восстает против французских женщин, неверно описанных романтизмом, – женщин, обезумевших от трагических страстей. И мы говорим, что хорошо бы написать разумную и остроумную статью, которая действительно описала бы французскую женщину в литературе.

12 апреля, пятница. Сегодня вечером я сжег седые волосы моей матери и белокурые волосы моей маленькой сестры Лили, белокурые, как у ангелов… Да, надо предупредить ту профанацию, которая ожидает после смерти старого холостяка дорогие ему святыни.

19 апреля, пятница. Я хотел сегодня работать, но трели птиц, безумное снование рыб, пробуждающихся после зимней спячки, легкое жужжание насекомых, белые звезды маргариток в траве, блестящие в лучах солнца гиацинты и анемоны, нежная синева неба, упоительный воздух первого весеннего дня… всё это располагает к лени и весь день удерживает меня в саду.